Она закрыта.

Эльза идет на цыпочках вдоль стены, чтобы не разбудить никого из спящих. Несколько человек ворочаются и вздыхают во сне – но они, наверное, давно привыкли к разным ночным звукам после всех тех ночей, что провели бок о бок с другими, дыша с ними одним воздухом.

Подойдя к двери, Эльза кладет ладонь на ручку. Металл холодит пальцы.

Дверь беззвучно открывается – и первое, что она видит, это Айна.

Густые темные волосы вуалью закрывают ее лицо. Она лежит, скрючившись, на полу перед маленьким диваном. Эльза не узнает надетое на ней платье. Белое, напоминающее старинную ночную рубашку, оно не имеет никаких украшений или вышивок и плотно обтягивает ее тело.

На диване сидит пастор Матиас.

Его красивые серые глаза смотрят на Эльзу. Он выглядит абсолютно спокойным. Будто давно ждал ее.

– Доброе утро, – говорит пастор Эльзе.

Она стоит совершенно неподвижно, не зная, что сказать. Наконец выдавливает из себя:

– Доброе утро.

Матиас глядит на ее сумку, потом снова смотрит ей в лицо. Эльза понимает, что лгать нет смысла.

– Вот и пришел этот день, – говорит он спокойно.

Айна еле заметно шевелится, и при виде дочери, спящей у его ног, Эльзу охватывает такая злоба, какой она никогда в себе не подозревала.

– Я забираю Айну с собой, – заявляет Эльза ледяным тоном. – Я забираю свою дочь с собой, и ты не сможешь остановить меня.

– Она – взрослая женщина, – отвечает пастор Эльзе, в то время как Айна трет глаза и приподнимается на локте. – Она вправе поступать, как сама захочет.

Айна садится и таращится на Эльзу с таким видом, словно увидела привидение.

– Мама? – бормочет она растерянно хриплым после сна голосом.

– Айна, – говорит Эльза, все еще не спуская глаз с пастора. – Мы уезжаем в Стокгольм. К Маргарете.

Айна переводит взгляд с матери на Матиаса. А тот кладет ей руку на голову. И когда Эльза смотрит на них, от боли у нее сжимается сердце. И дело не в его костлявой ладони на ее волосах, а в том, как она уставилась на него. Словно он – само солнце.

– Не прикасайся к ней! – кричит Эльза. Она сама слышит, как резко и истерически звучит ее голос. Безумная старая женщина – так, наверное, она выглядит со стороны.

Айна снова смотрит на Эльзу; ее взгляд стал пустым и мертвым.

– Сейчас моя семья здесь, – говорит она матери, и та не узнает голос дочери. Это не ее Айна. Не та девочка, которая, когда ей было четыре года, со слезами на глазах умоляла разрешить ей взять домой соседского котенка. Не та Айна, которая еще совсем недавно устраивалась у матери на коленях, чтобы та могла расчесать ей волосы. И не та Айна, у которой под кроватью лежат подшивки журналов с закладками.

Это чужой человек.

Рука пастора по-прежнему покоится на ее голове. Он, как и раньше, выглядит абсолютно спокойным.

– Значит, она родила ребенка? – спрашивает Матиас Эльзу, и та не может понять, о чем он говорит.

Не может поверить, что ему все известно.

– Она?.. – переспрашивает Эльза, заикаясь от неожиданности и чувствуя, что у нее пересохло во рту.

– Ведьма родила своего дьявольского ребенка? – интересуется Матиас, снова спокойно и тихо, словно его вопрос касается какой-то мелочи вроде того, когда надо подавать обед.

Эльза смотрит на его глаза. Они смеются над ней.

– Неужели ты думаешь, что мы ничего не знали? – спрашивает пастор.

Эльза не понимает.

Она и представить не может, откуда они могли всё узнать. Ведь она и ее помощницы всё сделали правильно…

Неужели кто-то донес?

Дагни?

Ингрид?

Эльза не может поверить в предательство кого-то из них, отказывается сделать это.

Услышав шум, доносящийся со стороны улицы, она вздрагивает и оглядывается.

– Ага, – говорит пастор Матиас. – Они вернулись.

Звуки, которые долетают до Эльзы через закрытую дверь, столь же хорошо знакомы ей, как и голоса ее дочерей.

Так обычно в панике кричит Биргитта. И эти крики приближаются.

Эльза резко разворачивается. Пастор поднимается с дивана. Их лица оказываются на одном уровне.

Ее пугает выражение его глаз.

– Боюсь, пока мы не можем позволить тебе уехать в Стокгольм, – говорит он Эльзе. – Во всяком случае, пока ты так взволнованна. Будет лучше, если ты сначала немного успокоишься.

– Вы не сможете помешать моему отъезду, – возражает она, пытаясь выглядеть уверенно, но чувствуя, что начинает погружаться в пучину страха.

Пастор не отвечает. Его лицо чуть заметно искажает зловещая усмешка.

Страх все сильнее сжимает ее в своих объятиях, и Эльза чувствует, как она постепенно сдается ему. Глядя на дочь, молит ее:

– Айна, останови их. Не дай им причинить зло Биргитте. Она невинна, она никому не сделала ничего плохого. Позволь нам уехать. Пожалуйста.

В ответ она получает все тот же мертвый взгляд.

А потом Айна улыбается, в точности копируя ухмылку своего кумира.

Эльза разворачивается и рывком открывает дверь, но снаружи ждут братья Сундины, Франк и Йеста. Они стоят плечом к плечу, похожие друг на друга, оба с каштановыми волосами и маленькими глазками, широкими плечами и большими руками.

А за их спинами ждет весь приход. На нее таращатся сотни глаз, и все они излучают ненависть.

Эльза испуганно отступает назад в комнату, лихорадочно рыщет взглядом по сторонам. Но там нет другого выхода. Есть только бездушная оболочка того, что когда-то было ее дочерью, и еще пастор.

Одна его рука покоится на столе. И на нем лежат несколько листов бумаги. Взгляд Эльзы останавливается на верхнем из них.

Это сделанный мелками рисунок. Примитивные человеческие фигурки разного цвета. И неловко выполненные спирали, налезающие друг на друга.

Пол начинает уходить у Эльзы из-под ног. Ее глаза уставились на пастора.

– Так это был ты, – говорит она, но от волнения голос не слушается ее, и слова звучат не громче дыхания.

– Франк, – командует пастор мягко. – Йеста. Вы не отведете госпожу Кулльман в подвал пасторского дома? Чтобы она немного успокоилась?