Промучившись несколько часов в тщетных попытках разрешить эту загадку, Тамара разбудила своего сменщика Мырю и обратилась к хмурому спросонья домовому:

— Когда мне Кощ явился, он про Рог Одина говорил. Ты знаешь, что это?

И девушка пересказала все, что вещал ей чаровник, особенно отметив его слова: «И когда в руки ко мне попал Рог Одина, могущественный артефакт древних времен, время ожидания закончилось».

— Рог Одина? — Домовой поскреб бороду, глубокомысленно наморщил лоб. — Нет, никогда не слыхал. Видать, вещица могучая. Брательник, иди-ка сюда…

Но Атям, оторвавшись от управления конем, лишь глубокомысленно закатывал глаза, гонял по высокому лбу волны моршин и виновато разводил руками — про Рог Одина он тоже ничего не знал.

Бойша, спрошенный в свой черед, вспомнил про Рог Изобилия, мифическую машину, способную изготовить любой предмет.

— Я когда малой был, мамка мне такую сказку рассказывала, — виновато улыбнулся итер.

— Вряд ли это наш рог, — подумав, сказала Тамара. — Невозможна такая машина, даже если она волшебная. Чары, хоть незнатские, хоть людские, они все равно законы физики соблюдают. Да и служит Рог Изобилия для созидания, а Кощ, он все больше о разрушении толковал.

— Чудовины всякие, ар-те-фак-ты — это такая беда иной раз. — Мыря вздохнул. — Сандалии Агасфера помнишь?

Тамара кивнула. Странный артефакт всплыл на столичном черном рынке антиквариата весной, когда она только вышла из больницы после дела Убеля. Это и вправду были старые, сильно поношенные кожаные сандалии. Вот только надев их, всякий человек мгновенно излечивался от любого заболевания. Откуда они взялись, кто изготовил столь уникальную вещь, так и осталось загадкой. Продавец сандалий, какой-то безвестный парнишка-копатель с Украины, неожиданно погиб под колесами случайной машины, а за артефакт тут же началась нешуточная борьба между видными собирателями древностей. Спустя несколько дней, когда информация дошла до интересующихся редкими вещами нуворишей, разгорелась настоящая война, со стрельбой и взрывами. Погибших сотрудников ЧОПов и бойцов из бандитских бригад хоронили по нескольку человек в день.

В итоге Сандалии Агасфера решено было выставить на закрытый аукцион. Чтобы участвовать в нем, претенденты делали вступительный взнос в миллион долларов. Аукцион состоялся. Сандалии через посредника приобрел Кощ, который, по слухам, надел их, а затем растворил в емкости с серной кислотой. Когда известие об этом распространилось среди участников аукциона, несколько человек умерли от сердечного приступа, а нефтяной магнат Малиханов, у которого была неизлечимо больна жена, поклялся на родовом кинжале, что убьет Коща, но в итоге сам умер, отравленный неизвестным веществом во время обеда в посольстве Саудовской Аравии. Общий счет погибших в битве за артефакт составил семьдесят три человека.

— А медуза? — продолжал рассуждать домовой. — Это ж надо было додуматься этакую хрень на свет белый вытащить!

— Какая медуза? — встрепенулась Тамара. — Я ничего о медузе не слышала…

— Ну дык знамо дело, до тебя это случилось и засекречено все было по высшему разряду, — усмехнулся незнать. — Хочешь — расскажу. Времени у нас в избытке.

— Конечно, хочу, — загорелась Тамара.

И Мыря начал говорить…

— Николай, вы к Сазонову собираетесь? — спросил с порога шеф.

— Угу, — не отрываясь от компьютера, промычал Коростылев.

— Позвольте узнать — когда?

— Ну, Александр Владимирович! — досадливо поморщился журналист, повернувшись к главному редактору. — Завтра. Или в среду. — Заметив, как брови шефа гневно поползли к переносице, Коростылев тут же зачастил, нервно жестикулируя худыми руками: — Ну вы сами поймите — тут такая сенсация наклевывается! Событие мирового масштаба! Открытие века! А Сазонов, он же никуда не убежит вместе со своей страусовой фермой.

— Опять мировой масштаб, — вздохнул главный редактор. — Николай, вам не кажется, что вы несколько увлеклись всей этой желтухой? Нет, я приветствую инициативы сотрудников, однако ваши интересы концентрируются в очень уж узкой плоскости. Все эти «открытия мирового масштаба» — и где! У нас, в Дубинске! Вы б еще про НЛО написали.

— Я серьезными вещами занимаюсь — историей, — буркнул Коростылев. — А НЛО не бывает.

— И на том спасибо, — язвительно поклонился шеф. — А потомки воинов Чингисхана в канализации, значит, бывают… В общем, Николай, я вам настоятельно рекомендую взяться за ум. Лев Валерьянович, посодействуйте.

Шеф ушел. Пожилой обозреватель Цимлянский, сосед Николая по кабинету и его непосредственный начальник, бесшумно причмокнул фиолетовыми губами, скосив вечно грустные глаза на пригорюнившегося Коростылева.

— Вы знаете, коллега, Александр Владимирович в чем-то прав. Эпоха сенсаций в нашей журналистике закончилась. Наступила эра конструктивной, вдумчивой работы. Страна идет вперед, страна трудится — это должно быть отражено на страницах прессы. Таков, если угодно, общественный заказ на данный исторический момент. Ваши же материалы… э-э-э… про монголов в подземных городских коммуникациях и интервью с… э-э-э… воплощением Александра Македонского не выдерживают никакой критики…

— Но я же привожу свидетельства очевидцев! — тонким голосом выкрикнул Коростылев.

— Каких? — Цимлянский устало снял очки и в упор посмотрел на Николая. — Каких очевидцев? Трое подростков, состоящих на учете… э-э-э… в наркодиспансере, бомж, живущий в теплотрассе, и участковый милиционер Шибаев, при всем моем к нему… э-э-э… уважении, — не очевидцы. Подростки слышали голоса — и только. Бомж беседовал с неким человеком, облаченным не то в рогатый шлем, не то в шляпу, при этом он не помнит когда и где, но помнит все, что тот ему говорил. Шибаев, опять же при всем моем… э-э-э… уважении, — человек с проблемным здоровьем. Эта его контузия… А про Пархоменко я вообще молчу. Вот уж горе горькое на наши головы. Нет, Николай, пора, пора браться за ум, если вы хотите остаться в профессии.

— Но сейчас я нарыл железный материал! — сверкая глазами, вскочил со стула Коростылев. — Афина Паллада…

— Кто?! — округлил глаза Цимлянский.

— Афина Паллада, она же Полиада, Пандроса, Парфеноса, Промахоса и Тритогенея, — уже спокойнее пояснил Николай. — Ну, дочь Зевса. У нее была эгида. Щит. На нем — голова горгоны Медузы, которую Персей отрубил. Так вот — этот щит найден. Пархоменко и нашел. Тут, совсем недалеко, несколько километров от города…

— Все! — неожиданно густым для его щуплого сложения голосом рявкнул Цимлянский. — Довольно! Я человек… э-э-э… покладистый и понятливый, но всему есть предел! Чтобы к завтрашнему дню интервью с Сазоновым было у меня на столе. Точка! Я — обедать.

И, с фохотом отодвинув стул, обозреватель покинул кабинет, оставив Николая в одиночестве.

В газете «Дубинский вестник» Коростылев работал третий год. Еще будучи студентом журфака местного университета, он избрал для себя историко-просветительскую стезю и даже написал ряд заметок для столичного издания «Век России». Перспективного молодого журналиста заметили на родине и пригласили на работу. Все шло довольно гладко, пока на профессиональном горизонте Коростылева не появился краевед-любитель Пархоменко, шустрый дедок с помидорным носом и вечно горящими от возбуждения глазами. Пархоменко был убежден, что Дубинск является одним из самым важных центров развития мировой цивилизации, и неустанно искал доказательства этого. С лопатой и старым армейским миноискателем краевед денно и нощно мотался по окрестностям города, занимаясь «полевыми изысканиями». Все мало-мальски выдающиеся над рельефом местности холмы и горушки он считал древними курганами, под которыми покоились различные деятели мировой истории.