Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пуля, которая попала маме в ягодицу, прошла навылет. Она вошла, вышла и не причинила настоящего вреда. Другая пуля, прошедшая через затылок, вошла под черепом, в верхней части шеи. Она прошла на волосок от спинного мозга, мимо продолговатого мозга, и прошла через голову прямо под мозгом, не задев ни одну из крупных вен, артерий или нервов. Траектория пули продолжалась, она направлялась прямо в мамину левую глазницу и должна была выбить глаз, но в последнюю секунду ее движение замедлилось, и она ударила в скулу, раздробив скуловую кость, отрикошетив и выйдя через левую ноздрю.
На каталке в приемном покое из-за крови рана выглядела намного хуже, чем была на самом деле. Пуля содрала только небольшой кусок кожи с боковой поверхности ноздри, она вышла целиком, внутри не осталось фрагментов пули. Ей даже не понадобилась операция. Они остановили кровотечение, зашили ее сзади, зашили ее спереди и оставили выздоравливать.
– Мы ничего не могли сделать, потому что ничего не надо было делать, – сказал врач.
Через четыре дня мама вышла из больницы. Через семь дней она вернулась на работу.
Остаток того дня и ночь врачи продержали маму на снотворных, чтобы она отдохнула, а нам сказали идти домой. «Она стабильна, – сказали они. – Вы ничем не поможете. Идите домой и отдыхайте». Так мы и сделали.
Следующим утром я первым делом вернулся в больницу, чтобы быть с мамой в ее палате и ждать, когда она проснется. Когда я вошел, она еще спала. Ее голова была перевязана. На лице были швы, нос и левый глаз были прикрыты марлей. Она выглядела хрупкой и слабой, уставшей, это был один из немногих случаев в моей жизни, когда я видел ее такой.
Я сидел рядом с ее кроватью, держа ее за руку, ожидая и следя за ее дыханием, а в моей голове тек поток мыслей. Я все еще боялся потерять ее. Я был зол на себя за то, что меня не было там, зол на полицию за все те случаи, когда они не арестовывали Абеля. Я говорил себе, что должен был убить его еще годы назад, что было довольно забавной мыслью, потому что я не способен никого убить, но все равно об этом думал. Я был зол на мир, зол на бога. Потому что все, что мама делала, – молилась. Если бы был фан-клуб Иисуса, мама определенно входила бы в первую сотню, и вот – что она за это получила?
Примерно через час ожидания она открыла тот глаз, на котором не было повязки. В тот момент, когда она это сделала, я потерял самообладание. Я начал реветь. Она попросила воды, и я дал ей чашку, она немного потянулась вперед, чтобы попить через соломинку. Я продолжал реветь, реветь и реветь. Я не мог держать себя в руках.
– Ш-ш-ш, – сказала она. – Не плачь, малыш. Ш-ш-ш-ш-ш-ш. Не плачь.
– Как я могу не плакать, мама? Ты чуть не умерла.
– Нет, я не собираюсь умирать. Я не собираюсь умирать. Все хорошо. Я не собираюсь умирать.
– Но ты чуть не умерла. Я думал, что ты мертва. – Я продолжал реветь и реветь. – Я думал, что потерял тебя.
– Нет, малыш. Малыш, не плачь. Тревор. Тревор, послушай. Послушай меня. Послушай.
– Что? – сказал я, по моему лицу катились слезы.
– Дитя мое, ты должен смотреть на светлую сторону.
– Что? О чем ты говоришь, «на светлую сторону»? Мама, тебе выстрелили в лицо. Здесь нет светлой стороны.
– Конечно, есть. Теперь ты официально самый красивый человек в нашей семье.
Она широко улыбнулась и начала смеяться. Я тоже начал смеяться сквозь слезы. Я выплакал себе все глаза и одновременно истерически смеялся. Мы сидели, она сжимала мою руку, и мы вместе помирали со смеху, как делали всегда, мать и сын, смеющиеся вместе через боль в палате интенсивной терапии в ясный, солнечный прекрасный день.
КОГДА В МАМУ ВЫСТРЕЛИЛИ, ОЧЕНЬ МНОГОЕ ПРОИЗОШЛО ОЧЕНЬ БЫСТРО. Мы могли только собрать всю историю по кусочкам, факт за фактом, собирая различные свидетельства всех, кто там был. В тот день, когда мы ждали у больницы, у нас было великое множество вопросов, на которые не было ответов. Например: «Что случилось с Исааком?» Мы это выяснили только после того, как нашли Исаака, и он рассказал нам.
Когда Эндрю умчался оттуда с мамой, оставив четырехлетку одного на лужайке перед домом, Абель подошел к своему младшему сыну, поднял его, посадил мальчика в свою машину и уехал. Как только машина тронулась с места, Исаак повернулся к своему папе.
– Папа, почему ты убил маму? – спросил он, думая в тот момент (как и мы все), что мама мертва.
– Потому что я очень несчастен, – ответил Абель. – Потому что у меня большое горе.
– Да, но ты не должен был убивать маму. Куда мы сейчас едем?
– Я собираюсь отвезти тебя в дом твоего дяди.
– А ты куда поедешь?
– Я собираюсь убить себя.
– Не убивай себя, папа.
– Нет, я собираюсь себя убить.
Дядя, о котором говорил Абель, на самом деле был не дядей, а другом. Абель оставил Исаака у своего друга и уехал. Он провел этот день, навещая всех родственников и друзей и прощаясь с ними. Он даже рассказывал людям о том, что он сделал. «Вот что я сделал. Я убил ее, а теперь собираюсь убить себя. Прощайте». Он провел весь день в этом странном прощальном туре, пока, наконец, один из его двоюродных братьев не назвал вещи своими именами.
– Тебе надо взять себя в руки. Не будь трусом. Тебе надо явиться с повинной. Если ты был достаточно смел, чтобы сделать это, ты должен быть достаточно смел, чтобы ответить за содеянное, – сказал его двоюродный брат.
Абель сломался и отдал пистолет кузену, а тот отвез его в полицейский участок. Так Абель явился с повинной.
Пару недель Абель провел в камере, ожидая рассмотрения судом меры пресечения. Мы подали ходатайство против освобождения под залог, потому что он показал, что представляет собой угрозу. Так как Эндрю и Исаак были еще несовершеннолетними, подключились социальные работники. Нам казалось, что дело открыли и закрыли, но однажды, спустя примерно месяц, нам сообщили, что он внес залог. Самым парадоксальным было то, что он был отпущен под залог, так как сказал судье, что если он будет находиться в камере, то не сможет зарабатывать деньги на содержание своих детей. Но он не содержал детей, детей содержала мама.
Итак, Абель вышел на свободу. Дело медленно перемалывалось судебной системой, и все обращалось не в нашу пользу. Из-за того, что моя мама чудом осталась жива, обвинение было понижено с убийства до покушения на убийство. И так как ни в одном из тех случаев, когда мама вызывала полицию, чтобы заявить на Абеля, домашнее насилие не было инкриминировано, у него не было прежних судимостей. У него был хороший адвокат, который при рассмотрении дела в суде продолжал давить на то, что у Абеля дома дети, которые в нем нуждаются. Судебного процесса по делу не было. Абеля признали виновным в покушении на убийство. Он получил условный срок – три года. В тюрьме он не провел ни одного дня. Он остался совместным опекуном своих сыновей. Он разгуливал по Йоханнесбургу, совершенно свободный. Последнее, что я о нем слышал, что он до сих пор живет где-то в Хайлендс-Норте, недалеко от мамы.
