Так друзья не поступают! Они должны быть вместе в горе и в радости! Ничего, когда церемония закончится, она все выскажет этой задаваке! Та у нее в долгу за то, что Глория помогла ей скрыть роды! То, что они сделали вместе, нельзя так просто игнорировать!

Глория чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Словно сбылись ее худшие страхи, и ее снова отвергли. Ведь когда-то она так боялась, что ее посчитают глупой, вульгарной и незначительной.

Разве кто поймет, как трудно было вытащить себя из сточной канавы, отгородиться от матери и от ее приятелей по Пил-стрит! Она нашла хорошую работу, но мечтала о большем. Опять несправедливость! И это после того, сколько она сделала для Мадди! Когда-нибудь она поставит их всех на место! Больше никто не унизит ее, особенно после того, что она сейчас сделала и какую тайну хранила.

Глория была потрясена и сильно злилась на поведение подруги.

«Ты у меня в долгу, Мадди Белфилд, и когда-нибудь я заставлю тебя заплатить».

* * *

Через три дня Мадди села на утренний поезд до Лидса. Она очень боялась гнева мисс Майер. Ее портфель и конспекты потерялись в хостеле, и она так и не смогла ничего найти. Элис заглядывала под кровати, искала в шкафах и буфетах. Ничего. И в комнате Глории тоже его не оказалось. А ведь в портфеле были все ее задания. Теперь придется добавить очередную ложь к коллекции сказок и сказать, что портфель украли в поезде.

Ее бросало то в жар, то в холод, трясло в ознобе. Груди затвердели от несцеженного молока и страшно болели. Отчаявшаяся Мадди туго перебинтовала их, чтобы они казались меньше. И это облегчило боль настолько, что теперь она могла думать.

Самым ужасным были старания избегать Глории, когда та пришла в Бруклин, чтобы повидать ее. Мадди пряталась на конюшне. Как последняя трусиха, пока Глория не ушла. Она не хотела ни о чем говорить с подругой. Просто не могла вспоминать ту жуткую ночь. Теперь она убегала, даже не попрощавшись. Только оставила записку Плам.

Это было подло и гнусно, но она чувствовала себя такой измотанной, бессильной и жалкой. Разражалась слезами по каждому дурацкому поводу: увидев солнечный закат, услышав блеянье ягнят на полях. Никто не должен видеть, в каком она состоянии. Даже Глория. Мадди слишком стыдно. И так больно находиться рядом с теми местами, где они с Дитером ласкали друг друга у водопада.

А какое было счастливое время!

Она написала Дитеру три письма с рассказом о случившемся, но потом порвала их, так и не отправив. Цена свободы – молчание. Теперь она должна быть сильной и жить так, словно ничего не произошло.

Возвратиться в Лидс – все равно что начать сначала. Отныне она совершенно другой человек. Старая Мадди осталась в прошлом, а новая за одну ночь стала более холодной и расчетливой. Никто не должен знать правды. Если Глория что-то сболтнет, она станет все отрицать и назовет подругу лгуньей. Глория и раньше подводила ее. Мадди должна убраться подальше от подруги, на случай, если той придет охота развязать язык. Для Мадди жизнь в Бруклине закончилась.

Плам осталась в доме. Разъяренный Джеральд умчался в Лондон. Бабушка обо всем позаботилась. Ее завещание было неоспоримо: никакого развода, или сын потеряет все. Если он снова женится, дом и земля отойдут к Мадди и ее наследникам.

Джеральд был взбешен. А вот Плам не знала, что делать. Но теперь Мадди это не касается.

Улицы Уэст-парка заполнила пена цветущих вишен. Свежая весенняя трава и молодые листья, распустившиеся на деревьях… на полях паслись ягнята, расцветала новая жизнь, но в сердце Мадди по-прежнему царила зима, серая, туманная и такая холодная!

Как она радовалась тишине чердачной спальни, рутине занятий, суматохе оживленных улиц. Все это отвлекало от кошмара последних недель, постепенно отходившего на задний план. И так легко было запереть боль в потаенном уголке, повесить огромный замок. С глаз долой…

Только во снах сердце предавало ее. Ей виделось, как она бежит по коридору, прислушиваясь к крику младенца, пытаясь найти, откуда он доносится. И всегда безуспешно. Коляска была пуста, но плач продолжался, пока она не просыпалась вся в слезах. И стыд с новой силой охватывал ее.

Из своего безопасного убежища на чердаке она написала вежливое письмо Глории, благодаря за доброту и участие, пообещав повидаться в Лидсе и пригласить на ланч. Но времени не назначила. Лучше, чтобы они пока не встречались, пусть у каждой будет своя жизнь.

Она никогда не забудет того, что сделала для нее подруга. Но Мадди не спрашивала, где та похоронила ее ребенка. Наоборот, предложила больше никогда не упоминать о родах. Что сделано, то сделано. Таковы условия продолжения их дружбы, по крайней мере, как их понимала Мадди. Не стоит снова и снова перебирать то, чего уже не исправить.

Конечно, жестоко так обращаться с подругой, и на душе Мадди было тяжело. Новые приятельницы ничего не знали о ее позорном прошлом. Они больше не дети, а взрослые девушки. Давно пора немного поразвлечься, забыть все апрельские печали.

Ей полагался доход от поместья бабушки, денег было бы достаточно, чтобы воспитать ребенка в одиночку… если бы тот выжил. Но Мадди старалась отбросить подобные мысли. Нет смысла думать о том, что могло быть!

– Все кончено, – вздыхала она.

Позже, когда месячные вернулись, она гадала, почему ребенок родился так рано. Может, с ее внутренними органами что-то было не так?

Еще один скелет, который нужно прятать в шкафу. И как можно дальше.

Но выздоровление, на счастье, было быстрым. Да и похудела она скоро, потому что аппетита не было совсем. Сейчас она стала прямой и тощей, без всяких усилий вернув мальчишескую фигуру. Ей не нужны воспоминания о той кошмарной зиме. Больше ничего не имело значения, ничего, кроме работы, концертов, походов по магазинам, как у всех йоркширских женщин. Кошмары ушли навеки, только почему ей было так грустно и ничего не доставляло удовольствия?

* * *

Читая письмо Мадди, Глория плакала. Она не понимала поведения подруги. Как может мать быть настолько равнодушной, не спросить, что сделали с ее ребенком? Почему она так холодна, словно пишет вежливую записку незнакомому человеку, а не лучшей подруге? Что Глория сделала не так? Держалась подальше от Мадди или не к месту заговорила на похоронах?!

Глория хотела уехать из Сауэртуайта, чаще видеться с Мадди в Лидсе, общаться с ее новыми подругами, ходить на танцы и в кино. Но ей становилось все более очевидно, что ее появление не будет приветствоваться, что она не будет частью их мира. Нет смысла идти туда, где ее не хотят видеть, так что вполне можно и оставаться на старом месте. Но только не у Ганнов! Никаких пеленок, которые требуется стирать каждый день! О, нет, она найдет что-то получше. Но где?!

Для Плам месяцы, прошедшие после смерти Плезанс, были исполнены тревог. Что делать? Уезжать или оставаться?

Какой-то частью души ей хотелось пересидеть горе в Бруклине, но другая часть требовала складывать вещи. Она еще не стара. Есть время начать новую жизнь. Но здесь останутся любимые собаки, лошади, коттеджи арендаторов – те шелковые нити, которые привязывали ее к этому месту.