— Вот, кстати, я совсем забыл, — сказал Лафайет. — Сосиска — это звучит совсем неплохо.

— Милый, как ты, должно быть, голоден!

Свайхильда взяла тут же сковородку из-за двери, перетряхнула угли на жаровне, кинула на сковородку топленый жир и какое-то несколько странно выглядевшее мясо.

— Расскажи мне побольше об этом герцоге Родольфо, — предложил Лафайет.

— Я видела этого ублюдка, только когда уходила из военных герцогских бараков в три часа ночи — просто навещала больного друга. Старый сводник прогуливался по своему саду, а так как было еще не так поздно, я перемахнула через забор и попыталась завязать с ним беседу. Не скажу, что мне нравится такой тип мужчин, но я подумала, что такое знакомство никогда не помешает.

Свайхильда бросила на Лафайета взгляд, который можно было бы назвать игривым, если бы он исходил от кого-нибудь другого.

— Но старый козел отказался наотрез, — закончила она, разбивая какое-то яйцо о ручку сковородки. — Он промямлил что-то насчет того, что я так молода и гожусь ему в племянницы, и крикнул своих легавых. Я спрашиваю тебя, какого еще хорошего управления государством можно ждать, если эта старая развалина уже ни на что не годится?

— Гм, — задумчиво сказал Лафайет. — Скажи мне, э-э, Свайхильда, как бы мне получить аудиенцию у этого герцога?

— И не пытайся, — посоветовала ему девушка. — Он славится тем, что скармливает своих гостей львам.

— Если кто-нибудь и знает, что здесь, в конце концов, происходит, — пробормотал Лафайет, — то это он. Видишь ли, я только сейчас сообразил, что Артезия никуда не исчезла, это я исчез.

Свайхильда посмотрела на него через плечо, поцокала языком и покачала головой.

— Ведь мужчина средних лет, в самом соку, и надо же, чтобы так, — сказала она.

— Средних лет? Мне еще и тридцати нет, — сказал Лафайет.

— Хотя должен признаться, что сегодня я чувствую себя столетним старцем. Все же надо составить план действий — это поможет.

Он понюхал хрустящее месиво, которое Свайхильда выложила на битую тарелку.

— Ты говоришь, это сосиска? — с сомнением спросил он, глядя на подношение.

— Я и говорю, что сосиска. Кушай на здоровье, мистер, я только этим и живу здесь.

— Послушай, почему бы тебе не называть меня Лафайет? — предложил он, осторожно пробуя месиво на тарелке. По виду оно напоминало крем для чистки сапог, но было абсолютно безвкусно — может, оно и к лучшему.

— Это слишком длинно. Как насчет Лэйфа?

— Лэйф — это что-то похоже на нижнее дамское белье, но без застежек, — запротестовал О'Лири.

— Послушай, Лэйф, — твердо сказала Свайхильда, кладя перед ним локоть на стол и одаривая взглядом, который явно говорил: хватит с меня глупостей. — Чем скорее ты выкинешь эту дурь из головы и начнешь соображать, что к чему, тем лучше. Если люди Родольфо ущучат, что ты иностранец, они из тебя сделают черепаху, прежде чем ты успеешь сказать "Хабеас корпус", и выбьют из тебя все твои тайны семихвостой плеткой.

— Тайны? Какие тайны? Моя жизнь — открытая книга. Я — невинная жертва обстоятельств.

— Все верно: ты безвредный псих. Но попытайся убедить в этом Родольфо. Он такой же недоверчивый, как старая дева, которая пытается унюхать лосьон для бритья в своей ванной.

— Я уверен, что ты преувеличиваешь, — твердо сказал Лафайет, выскребая свою тарелку. — Прямой подход — всегда самый лучший способ, Я просто пойду к нему, как мужчина к мужчине, и скажу, что я по случайности был перенесен из моей естественной вселенной непредвиденными обстоятельствами, и я спрошу его, не знает ли он кого-нибудь, кто занимается неразрешенными экспериментами в области пси-энергии. А может быть, даже, — продолжал он, воодушевляясь по мере того, как разыгрывалось его воображение, — он связан с самой Централью. Не может быть такого, чтобы в этом месте не было дежурного субинспектора континуума, присматривающего за событиями, и как только я объясню, что произошло…

— И ты собираешься рассказать ему все это? — спросила Свайхильда. — Послушай, Лэйф, это все, конечно, не мое дело, но на твоем месте я бы этого не делала, понимаешь?

— Отправлюсь туда первым делом утром, — продолжал бормотать Лафайет, вычищая тарелку. — Где, ты говоришь, живет этот герцог?

— Ничего я не говорю. Но могу сказать, могу сказать, потому что ты все равно узнаешь. Резиденция герцога в столице, милях в двадцати отсюда к западу по прямой.

— Гм. Это, примерно, в том же месте, где была штаб-квартира Лода в Артезии. В пустыне, да? — спросил он у девушки.

— Нет, милый. Город находится на острове, в середине Одинокого озера.

— Это просто удивительно, как водные поверхности варьируют из одного континуума в другой, — прокомментировал Лафайет. — В Колби Корнерс вся эта площадь на берегу залива. В Артезии она безводна, как Сахара. А здесь вроде бы нечто среднее. Ну, да ладно, как бы там ни было, мне лучше всего сейчас хоть немного отдохнуть. Честно говоря, я совсем не таков, как был раньше, и все эти треволнения меня утомили. Ты не можешь указать мне, где здесь гостиница, Свайхильда? Не надо ничего сверхшикарного, мне подойдет простая комната с ванной, желательно с окнами на восток. Я люблю просыпаться с первым светом веселой зари, когда…

— Я могу бросить немного свежей соломы в козлиное стойло, — сказала Свайхильда. — Не беспокойся, — добавила она, видя изумленный взгляд Лафайета, — оно пустует с тех самых пор, как мы съели козла.

— Ты хочешь сказать, в этом городе нет… отеля?

— Ты исключительно быстро все понимаешь, как будто и не псих. Пойдем.

Свайхильда пошла вперед, выходя сквозь боковую дверь, которая вела на задний двор дома, к какой-то полуразвалившейся постройке у ворот. Лафайет шел сзади, пытаясь плотнее запахнуться в куртку, чтобы хоть как-то уберечься от порывов ледяного ветра.

— Просто перебирайся через ограду, — предложила она. — Можешь забраться в сарай — за те же деньги.

Лафайет уставился сквозь темноту на проржавевшую крышу, нависавшую над гнилым тростником по колено, покоящуюся на четырех прогнивших столбах. Он втянул носом воздух, уловив определенный запах, напомнивший ему о бывшем обитателе покоев.

— Не можешь ли ты подыскать мне что-нибудь другое? — с отчаянием спросил он. — Я буду вечно у тебя в долгу!

— Ни за какие коврижки, пупсик, — сурово ответила Свайхильда. — Деньги вперед. Два медяка за сосиску, еще два за прочие услуги и пятак за беседу.

Лафайет сунул руку в карман и вытащил пригоршню серебряных и золотых монет. Он протянул ей толстый артезианский пятидесятицентовик.

— Этого хватит?

Свайхильда посмотрела на монету, лежащую на ладони, надкусила ее, затем уставилась на Лафайета.

— Это настоящее серебро, — прошептала она. — Клянусь всеми святыми! Что же ты не сказал, что нафарширован, Лэйф, — я хочу сказать, Лафайет? Пойдем, дорогуша. Для тебя все только самое лучшее.