Жанна сдержала смешок.

— Простите меня, сударыня. На улице жарко, светит полная луна, и мне не спится. Я видел на сундуке эту книгу и подумал, что не потревожу вас, если взгляну на стихи, которые мне так хвалили.

— Вы не сделали ничего плохого. Какие стихи вы читаете?

Филибер прочел первое четверостишье:

Что делаем мы

Вот таким манером,

Лихим и нежным,

И в любое время года!

Он взглянул на нее с хитрым выражением лица. Жанна, как была в рубашке, приблизилась и подхватила:

В полях или в домах,

В лесах, на бережку,

Что делаем мы

Вот таким манером!

Потом мы помолчим,

Держа в объятьях

Подруг веселых,

Потом мы отдохнем

И вновь таким манером!

— Вы знаете эти стихи наизусть! — воскликнул восхищенный Филибер.

Жанна подошла к креслу вплотную.

Филибер, как и положено летней порой, был обнажен. Он просто встал и спустился, а сейчас выглядел смущенным.

— Ну что же, — сказала Жанна, — разделю вашу бессонную ночь!

Улыбка, просиявшая на лице юноши, вознаградила Жанну за смелость.

На другой день Филибер снова не поспел к отбою. На следующий тоже. Et cetera, как он говаривал. Как это ему сходит с рук? Утром, объяснил юноша, он пробирается внутрь через часовню. А что, если его поймают? Он не один до этого додумался, уверил Жанну Филибер, так что тревожиться нечего, особенно если дать на лапу церковному сторожу. Правда, денег у него не было. Боясь потерять нового любовника, Жанна тут же предложила тому пять ливров. Двух за глаза хватит, сказал Филибер. Он получил их немедля.

Жанна смазала петли входной двери, чтобы кормилица не услышала ее скрип, когда ранним утром Филибер, выпив кружку сладкого теплого молока, уходил в коллеж.

Она удивлялась тому, как быстро исчезла в ней горечь от нескончаемых выходок Франсуа. Или это просто сама жизнь непостоянна?

Однажды утром изумленная Жанна поймала себя на том, что хочет записать строки, которые сами собой сорвались с губ:

В понедельник скажем,

В среду опровергнем.

Четверг неловкий

Плывет к воскресенью.

Март слезливый, июль весь в лаврах,

Сентябрь плачет, декабрь смеется.

Сердце мое, ты не разбито.

Томлюсь, любви ожидая.

Пусть ветреной кличут,

Ветер унес постоянство.

Сюда стоит добавить еще несколько строчек, сказала она себе с улыбкой. Жанна гордилась собой.

Нет, конечно, она не выйдет замуж за школяра, которому еще не стукнуло семнадцати. Может быть, года через два или три. А сейчас просто приятно вкусить от свежего плода, еще не источенного страстями и невзгодами. На его юном сердце еще не было шрамов, которые так охлаждают любовный пыл.

Она давала уроки учителю, ибо тот кое в чем был неграмотным. Вскоре он, к удивлению Жанны, ее превзошел. Филибер не пил, не играл и не гонялся за девочками и мальчиками. Его дыхание едва отдавало выпитым за столом вином, а тело не было отмечено ни одним из тех пороков, следы которых так отчетливо проступали у Франсуа де Монкорбье. Как-то раз, подумав об этом, Жанна рассмеялась тому, что теперь понимает его.

Когда она немного поднаторела в латыни, Филибер принес ей томик «Эклог» Вергилия и объяснил ей законы чередования кратких и долгих слогов.

Чувства их были свежи, как в первый день, когда им довелось угощаться молодым вином.

Кормилица вскоре догадалась об их связи, но так как вдовство хозяйки печалило ее, она решила ни о чем не болтать. Менее доброжелательные соседи, заприметив частые визиты в дом молодого человека, доложили обо всем отцу Мартино. Тот не замедлил посетить Жанну и гневно пообещал рассказать об их связи родителям Филибера. На этот счет Жанна была спокойна: никто в округе не знал юношу.

— Отец мой, — сказала Жанна, — кончится тем, что я рассержусь. Я расширила границы вашего прихода и обеспечила вас настолько, что вы принялись за обновление храма. Я даю вам деньги не для того, чтобы вы читали мне проповеди, а чтобы вы были милосердны. Вы больше заняты плотью, чем мясник, хотя милосердие должно было бы повелеть вам не варить в котлах фальшивомонетчиков, как свиные туши. По-вашему, рай полон прокисших девственников?

Она действительно была вне себя. Ее привело в ярость желание монаха присвоить ее тело и душу, что было ей ненавистно больше всего на свете. Она вспомнила о Франсуа и поняла, что она никогда не могла простить ему только одного: он завладел ее телом как разбойник с большой дороги.

Священник смотрел на нее в изумлении. Понятное дело, он не мог ожидать от нее таких речей. Жанна опять не сдержалась:

— Я не постриглась в монахини, не принадлежу ни к какому ордену и не стала аббатисой Пурраса!

Имя этой аббатисы, Югетт дю Амель, настоятельницы аббатства Пор-Рояль, или «Пуррас», которая спала с кем ни попадя, а в конце концов, сбежав со своим любовником, прихватила с собой казну, повергло отца Мартино в ужас. Дело дошло до самого парламента, немало повеселив острословов и уронив престиж монашеских орденов.

— Дитя мое… — начал было отец Мартино.

— Quousque abutere patientiam nostram?[33]— возгласила в ответ Жанна, весьма кстати вспомнив прочитанную ей Филибером знаменитую речь Цицерона против Катилины.

Отец Мартино едва не задохнулся от изумления.

— Хорошо, — сказала Жанна, — я прощаю вам вашу бесцеремонность, если вы вообще нуждаетесь в моем прощении и моих деньгах.

Такая независимость, вполне уверился отец Мартино, могла объясняться только заступничеством короля. А латынь! Она говорит на латыни! О небеса, куда катится мир, если и женщины начинают учить латынь!

Отец Мартино больше никогда не посещал Жанну. Ее это не огорчало. Перед ней уже приоткрылось зрелище ада, и она не хотела, чтобы ей без умолку твердили о дьявольских котлах.

Первые заморозки заставляли Жанну и Филибера тесней прижиматься друг к другу в постели, и забывалась даже разница в годах. Дополнительная порция дров в очаге горячила кровь.

— Я и не думал, что можно быть таким счастливым, — признался Филибер как-то утром.

— А я знала, — ответила Жанна.

Этот юнец напоминал ей Бартелеми.

На Рождество Жанна устроила для Франсуа праздник, пригласив недавно вышедшую замуж Сидони, ее супруга, Гийоме, Марго и, конечно, Филибера. Ужин затянулся далеко за полночь и закончился, когда осыпанный подарками Франсуа уже давно спал.