Судиша пожал плечами и отошел в сторону.

Девятко взял его под руку и тихо, почти на самое ухо, проговорил:

— Судиша, если у Гостомысла сильная дружина, то чую, будет городу много неприятностей. Я уверен, что он заставит город платить большую дань, больше чем прежде.

Судиша засопел, ему не понравилось, что дружинник лезет не в свои дела.

— А какое тебе дело до нашей дани? — с недоумением проговорил он.

— Вас жалко, — сказал Девятко.

— Да? — ухмыльнулся Судиша.

— Гостомыслу нельзя давать дань, это его укрепит господином над славянским миром, — сказал Девятко.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Судиша.

— Его надо убить, — еле слышно сказал Девятко. Судиша бросил на Девятко подозрительный взгляд.

— Он тебя обидел?

— Сейчас это не имеет значения, — уклончиво проговорил Девятко.

— Однако слышал я, что князь Буревой был недоволен тобой...

— То вранье! — сказал Девятко невозмутимо.

Судиша крутанул головой: он не поверил дружиннику.

Но здраво рассудил, что, если их цель совпадает, то и в самом деле не имеет значения, из каких побуждений действует Девятко,

— И как же это сделать? — осторожно спросил Судиша.

— Ну, например, — подсыпать яду в вино на пиру, — сказал Девятко.

Судиша скосил глаза в стороны — не слушает ли кто их разговор. Подобный разговор не предназначен для посторонних ушей: среди бояр и горожан могли найтись сторонники словенского князя, да и обычный совестливый человек мог поднять шум, тогда бы Судише не поздоровилось — любое убийство сурово карается, а князя особенно. Тут голову запросто потерять.

— И кто же это сделает? — криво усмехнулся Судиша.

— Найдутся люди однако, — намекнул Девятко.

— А от меня-то что надо? — спросил Судиша.

— Согласия. И благодарности, — сказал Девятко.

Теперь Судише стал понятен интерес дружинника. Что ж, убийство ради барыша дело не удивительное, хотя и неблаговидное.

— Сколько? — деловито спросил Судиша.

— Хочу двор завести, — сказал Девятко.

Судиша снова оглянулся. Никого рядом не было.

— Что ж, желание хорошее, — уже уверенно сказал Судиша и отвернулся было, чтобы поскорее уйти. Но тут ему в голову пришла новая мысль, — ведь Девятко княжеский дружинник, а потому мог завести разговор об убийстве Го-стомысла и с ведома князя, — он оглянулся и спросил:

— Князь Радосвет знает о твоем замысле?

— А зачем ему это знать? — спросил Девятко.

— Ладно, — сказал Судиша и ушел.

Пока шел, думал, что хорошо сделал, что не дал Девятко определенного ответа, а лишь отделался туманными обещаниями. Если будет затеяно разбирательство по поводу покушения на князя, то он сможет без угрызений совести сказать, что на убийство князя не соглашался, а не предупредил о покушении, потому что думал, что Девятко шутит.

Мороз вернулся в словенский лагерь вечером, когда уже заканчивался ужин. Сразу же он и его товарищи пошли к Гостомыслу на доклад.

Гостомысл тут же пригласил в шатер Медвежью лапу, и они слушали доклад вдвоем.

Судя по его рассказу, поведение русов было оскорбительным, но Гостомысл выслушал доклад Мороза внешне спокойно.

Закончил Мороз выводом, что русы находятся в большом затруднении потому, что не хотят платить дань, но боятся сделать это.

— Видит собака кусок мяса, да ухватить боится — палка, которой ее били, рядом, — сказал Гостомысл и обратился к Отеру-урмянину: — Что они сказали по поводу норманнов в моем войске?

— Они испугались, — сказал Отер.

— Да, они испугались, — подтвердил Мороз.

— Ага, — сказал Гостомысл, — палки они все же боятся. Пока они увидели только часть ее и гадают, велика ли эта палка. Завтра мы ее покажем всю.

Медвежья лапа спросил:

— Урмянин, а городские укрепления крепкие?

— Да, не слишком сильны — из-за мокрой земли городская стена по низу сплошь гнилая, — сказал Отер.

— Зимой они чинили стены, но тут из-за плохой земли дерево быстро гниет, — сказал Мороз.

— Это хорошо, — сказал Медвежья лапа. — Значит, стены будет несложно разрушить.

Гостомысл переключил внимание на Ратишу.

— Друг, а что ты скажешь?

— Я все сделал, как ты велел. Передал ей письмо и переговорил. Она сказала, что княжеская дружина и городское ополчение у них сильные, но многие сомневаются, надо ли воевать со словенским князем. Словенский князь всегда был старшим над славянами.

— Сомнения в рядах противника — это уже половина победы, — весело сказал Гостомысл.

— Завтра утром выходим? — спросил Медвежья лапа.

Гостомысл рассмеялся:

— Они ждут, что мы подойдем, когда станет светло. Но ночи сейчас светлые, поэтому выйдем затемно, без огней. До рассвета мы должны уже быть под стенами Руссы. Неожиданное появление нашего войска еще больше напугает русов. Я думаю, что воевать завтра не придется. Однако — не расслабляйтесь и не думайте, что нам предстоит веселая прогулка.

— А чтобы наше войско казалось еще больше, надо среди воинов поставить чучела, — сказал Ратиша.

— Какие еще чучела?! — изумился Медвежья лапа.

— Чтобы русы в утреннем полумраке приняли их за воинов, и от этого наше войско им казалось еще больше, — сказал Ратиша.

— Молодец! — Одобрил Гостомысл и приказал Медвежьей лапе, чтобы за ночь каждый воин сделал два чучела, а утром, когда они станут под стенами, поставили их рядом с собой.

— Глупая затея, — сказал Медвежья лапа. — Разве можно спутать чучело с настоящим воином?

Гостомысл бросил на него снисходительный взгляд.

— Воевода! Дело будет происходить рано утром. Кто спросонья разберет, где правда, а где ложь? Тем более, что лица воинов будет скрывать утренняя дымка.

Медвежья лапа почесал затылок и примирительно проговорил:

— Ну да. Разберутся не разберутся, а попробовать и в самом деле стоит.

Вечером князь Радосвет зашел в комнату к дочери.

(Женщины у словен пользовались большой свободой. Они могли иметь собственное хозяйство и свободно распоряжаться своими деньгами. Тем не менее в каждом доме обязательно имелась женская половина, куда посторонним доступ был запрещен. Матери, жены, дочери как минимум имели собственные комнаты. Разумеется, это касалось богатых людей, у бедных была своя жизнь и свои порядки, которые определяла община.)