Поздоровавшись с Кываном, бывшие каторжники даже не поинтересовались, что он делал за пределами лагеря, и немедленно вернулись на свои посты – они предпочитали держаться на безопасном расстоянии от любых колдовских дел. А Брихан спросил:

– Почему так рано? Что-то случилось?

– Эйнар меня подменил, – ответил Кыван, оставив без внимания вторую часть вопроса. – У него какие-то дела в Ханговане. А утром соберет нас всех и расскажет о новом порядке дежурства.

Брихан недовольно скривился:

– Снова что-то мудрит! Дежурство, патрулирование… А когда же поведет нас в бой?

В отличие от каторжников, только радовавшихся тому, что спокойно проводят зиму в тепле и сытости, колдунам-повстанцам не терпелось выступить против поборников. Кыван тоже этого хотел, однако знал больше, чем остальные его товарищи, поэтому понимал, что время для наступательных действий еще не пришло. А с недавних пор они лишились и возможности совершать диверсионные рейды в горах, поскольку Лаврайн аб Броган не преминул подтвердить свое завуалированное предложение о перемирии и отозвал из Архар большинство центурий Конгрегации, оставив только немногочисленные заставы в предгорье.

Разумеется, такая уступка для колдунов понравилась далеко не всем поборникам. Самые яростные фанатики, которым было наплевать на все политические расчеты, выражали возмущение действиями принца и утверждали, что он ничем не лучше отступника-короля, а то и хуже, потому что лишь прикрывается словами преданности Святой Вере, а на самом деле попирает ее, вынуждая Конгрегацию пренебрегать своей главной обязанностью – защитой благословенной лахлинской земли от адских исчадий.

Однако Лаврайн не отступал от своих намерений. Очевидно, знакомство с Фейланом аб Мередидом отбило у него малейшее желание связываться с колдунами. Его совсем не вдохновляла перспектива вслед за бланахским комендантом и старшими поборниками Дын Делагана и Касневида посмертно присоединиться к сонму мучеников Святой Веры…

Перекинувшись с Бриханом еще несколькимим словами, Кыван отправился к самой дальней от тропинки пещере, отведенной для колдунов. На плато горели три костра, вокруг которых собралось два десятка повстанцев, а остальные уже укрылись в пещерах, где обогревательные чары надежно защищали их от лютого ночного мороза. Люди почтительно приветствовали Кывана, но никто не пытался остановить его и завязать разговор. С ним бывшие каторжники держались с еще большей опаской, чем с другими колдунами, потому что он был не только колдуном, а еще и дворянином – то есть дважды чужаком для простого народа.

Сам Кыван не слишком из-за этого огорчался, даже находил в своей отчужденности определенный позитив: ему не нужно было постоянно следить за собой, чтобы случайно не сболтнуть чего-нибудь лишнего. Нет, конечно, он бы ни при каких обстоятельствах и словом не обмолвился о Темной Энергии и Тындаяре, об Элвен и короле Имаре, однако мог невольно выдать свою чрезмерную осведомленность в государственных делах и разных событиях, происходящих во всех уголках Лахлина. Несмотря на то что Кыван до сих пор оставался самым младшим из всех колдунов-повстанцев, Элвен рассматривала его в качестве заместителя Эйнара, доверяла ему даже больше, чем самому Эйнару, и держала его в курсе всех важных дел.

В пещере Кыван застал всех пятерых свободных от дежурства колдунов. А компанию им составлял Аврон аб Кадуган – самый старший из предводителей повстанцев, в прошлом преподаватель Хангованской офицерской академии, попавший на каторгу из-за клеветы коллеги-завистника. Разумеется, такого уважаемого человека не осудили бы на основании одного лишь голословного доноса, однако поборники, проведя обыск в его доме, обнаружили тайник, где профессор аб Кадуган держал свои заметки с резкой критикой деятельности Конгрегации. Этого вполне хватило, чтобы трибунал признал его виновным в тяжком преступлении против Святой Веры и приговорил к пожизненным каторжным работам.

Аврон аб Кадуган принадлежал к немногочисленным повстанцам, не испытывавшим ни малейшего страха перед колдунами и их чарами, поэтому часто и охотно общался с ними. Особенно с самыми младшими из них – Кываном, Бриханом и Нейве, в лице которых нашел не только благодарных слушателей для своих пространных рассказов о далеком прошлом, но и прилежных учеников, утолявших его жажду к учительствованию. Неграмотную Нейве он обучал чтению и письму, чуть более образованного Брихана – каллиграфии и арифметике, а Кывану преподавал лейданский язык, право и основы философии – как общей, так и натуральной. Профессор был человеком широких и глубоких знаний, а главное – талантливым учителем.

Войдя в пещеру, Кыван в ответ на вопросительные взгляды товарищей передал им распоряжение Эйнара касательно изменений в сегодняшнем ночном дежурстве. Он мог свободно говорить об этом в присутствии Аврона аб Кадугана, поскольку тот, как и остальные бывшие каторжники, считал, что колдуны круглосуточно стерегут подступы к ущелью, чтобы заблаговременно предупредить повстанцев в случае внезапного нападения врага. Впрочем, профессор знал немного больше других – в частности, ему с самого начала было известно, что у Эйнара есть несколько сообщников за пределами лагеря, исправно снабжающих его провизией и разведывательной информацией. Хотя, конечно, он и не догадывался, что эти сообщники живут в Ханговане, занимая высокие должности при королевском дворе.

Нейве быстренько вскочила, набросила на себя шубу и побежала в продовольственную пещеру за ужином для Кывана. А сам Кыван, сняв подбитый мехом плащ и шапку, которые в обогретом чарами помещении были лишними, присел на тюфяк рядом с Мирвел вер Валан, второй женщиной-колдуньей среди повстанцев, и принял из ее рук чашку горячего чая. Поблагодарив, отхлебнул глоток и стал прислушиваться к разговору Аврона аб Кадугана с Шилтахом аб Рогвалом – молодым колдуном, присоединившимся к ним всего лишь три дня назад. Он родился и вырос в небольшом городке на восточном побережье и на протяжении последних нескольких лет работал помощником у местного аптекаря, потихоньку откладывая деньги для переезда на Абрад. Однако нынешней осенью аптекаря арестовали по обвинению в изготовлении волшебного зелья, а Шилтах не стал ждать, когда придут и за ним, чтобы осудить за компанию со старым аптекарем, и тот же час сбежал. При этом он лишился большей части своих сбережений, потому что держал их в аптеке, которую считал более надежным местом для тайника, чем переполненный братьями и сестрами родительский дом. Сменив имя, юноша поселился во Фланлине, где перебивался случайными заработками и, по собственному признанию, вынашивал планы ограбить какого-нибудь богатого купца, чтобы раздобыть денег на переезд. Заслышав об архарском восстании, Шилтах недели две сомневался, но наконец умыкнул коня у одного пьяного в стельку дворянина и отправился на север, в горы.

Эйнар проверил историю юноши, а убедившись в ее правдивости, вчера утром отвел его к Элвен. От нее Шилтах получил власть над Темной Энергией вместе с доступом в Тындаяр и сейчас лишь понемногу привыкал к новым ощущениям, приспосабливался к тому, что границы его мира резко раздвинулись, открыв перед ним доселе невиданные горизонты. А профессор, даже не подозревавший об этих переживаниях, наседал на него, предлагая взяться за изучение хотя бы натуральной философии – дисциплины, на его взгляд крайне необходимой для любого колдуна. Шилтах, как мог, отбивался от этих настойчивых уговоров и твердил, что его первейшая задача – научиться правильно чаровать, поскольку он совершенно ничего не умеет. Аврон аб Кадуган пытался было апеллировать к опыту Кывана, но тот решительно встал на сторону Шилтаха.