Валера оказался на другом берегу и тщательно прислушался. Кроме чуть слышного рокота гоняющих кислоту по кругу насосов он услышал и чье-то тяжелое дыхание.

Кто-то шебуршился во мраке дальше по коридору. Валера не стал тушить факел. Явно впереди его ждала не засада. В засадах не пыхтят, будто объелись поросенка под хреном.

Ход постепенно расширился и закончился небольшим залом. Одна стена (или прежде здесь был проход?) обрушилась. Комья песка и глины свежо пахли грибницей. И заваленный по пояс комьями и камнями на полу лицом вниз лежал атлет из прибывшей на пароходике команды. Правая рука атлета судорожно сжимала невесть откуда здесь взявшийся есаульский яловый сапог. На банку сгущенки готов был спорить мегатонник, что именно родной, есаульский.

— Жив? — склонился Зыкин над атлетом.

— Ес итыз, — простонал потерпевший, — Позвони по «девятьсот одиннадцать». Плиз.

— Я не знаю их телефонный номер.

— Позвони, умоляю!

— Перестань хныкать, как баба, сейчас я сам тебя откопаю.

— Плачут не женщины, а их не рожденные дети, — назидательно пробормотал пострадавший, демонстрируя склонность к афористичному мышлению.

А вот находящемуся по другую сторону завала Мартину было не до афоризмов. Проклятая пигалица поторопилась дернуть рубильник. И подземный взрыв, вместо замести следы, погреб под завалом к такой-то мутер ключ номер один вместе с отправившимся за ним гениальным метеорологом.

Со всех сторон хлестала рыжая вода. Злобно гудела под потолком последняя светящаяся из трех неонка. Партайгеноссе ерзал на механическом кресле по луже диаметром пять метров в истеричных попытках выжить. Три минуты, и вода затопит искусственную пещеру. Но партайгеноссе просто не умел сдаваться. Не вырубая мотор и не останавливаясь, Мартин вывинтил из кресла длинную алюминиевую палку, на которой крепилась капельница, сорвал и отбросил пластиковую колбу. А палкой дотянулся до кодового замка на аварийном выходе и набрал код. Да вот незадача, дверь по низу завалило комьями глины, и она забастовала.

Вода уже хлюпала в сандалях партайгеноссе. И мерзкий студеный страх комариным писком зудел на ухо панические всхлипы. Пластиковая колба всплыла и вместе с другим мусором стала раскачиваться на рыжих волнах. Вода все прибывала, из щелей поперли запаниковавшие всклокоченные крысы, бледные змеи и панцирные жуки. Часть сразу тонула и всплывала вверх раздутыми животами, часть карабкалась на кресло с беспомощным инвалидом. Пока вода не затопила мотор, еще можно было рулить по кругу и отбиваться алюминиевой палкой от барахтающихся отупевших от кошмара тварей. Мартин сделал круг, а потом придумал кое-что получше и стал мыкаться взад-вперед, нагоняя все большую волну на заблокировавшие аварийный выход валуны.

Мартин Борман прекрасно сознавал, что находится на волосок от смерти. И чтобы заглушить спазмы ужаса, партайгеноссе прибег к испытанному и самому надежному лекарству. Разве ему раньше не приходилось так же туго? Мартин вспоминал.

В «Салоне Китти»[97]шептались, что в 1924 году он просидел четырнадцать месяцев в тюрьме за политическое убийство. Никто толком не знал его до того дня, когда Гесс улетел в Англию. Гиммлер получил приказ фюрера навести порядок «в этом паршивом бардаке». Так фюрер отозвался о партийной канцелярии, шефом которой был Гесс — единственный из членов партии, называвший фюрера по имени и на «ты». За ночь люди Гиммлера произвели более семисот арестов. Были арестованы ближайшие сотрудники Гесса, но аресты обошли ближайшего помощника шефа партийной канцелярии — его первого заместителя Мартина Бормана. Более того, он в определенной мере направлял руку Гиммлера: он спасал нужных ему людей от ареста, а ненужных, наоборот, отправлял в лагерь.

Став преемником Гесса, он ничуть не изменился: был по-прежнему молчалив, также ходил с блокнотом в кармане, куда записывал все, что говорил Гитлер; жил по-прежнему очень скромно. Он держался подчеркнуто почтительно с Герингом, Гиммлером и Гебельсом, но постепенно, в течение года-двух, смог сделаться столь необходимым фюреру, что тот шутя называл его «своей тенью». Он умел так организовать дело, что если Гитлер интересовался чем-нибудь, садясь за обед, то к кофе у Бормана уже был готов ответ…

И вот раз на тридцатый, или на сотый, волна наконец своротила затор, превратив его в нежную жижу. И дверь открылась. Теперь вспоминать стало некогда, пришла пора отдать последние силы на спасение столько лет теплившейся в раздутом теле жизни.

Молясь Богу, в которого не верил, Мартин вместе с кишащей тварями волной въехал в новое помещение. Ему было до слез жаль выкошенную аборигенами личную охрану. Ведь он подбирал уникумов — людей, у которых сердце не слева, а справа. И сейчас могучие плечи телохранителей решили бы все проблемы. Но не время подсчитывать потери. Для следующей операции партайгеноссе требовались обе руки, и он отшвырнул прочь палку. Одной рукой уцепился за свисающий крюк крана-балки (холодный, чуть ладони не примерзают) а другой поймал болтающийся на свисающем сверху кабеле пульт.

При помощи крана вынул себя, будто загарпуненного тюленя, из кресла и перегрузил в кабину вертолетика. И дал себе хорошего тумака, потому что сначала нужно было палкой сыграть на настенном кодовом замке секретный аккорд, отодвигающий плиту над головой, а уж потом палку выбрасывать. Положение казалось безвыходным с минуту. Опять по мокрым коленям зашуршали ищущие спасения в Ноевом вертолете божьи твари. Заберется какая-нибудь гадина в мотор и алес! Потом Мартин заглотил горсть подмокших таблеток из загашника и заставил себя снова повиснуть на крюке. Уж Бог знает как, обливаясь уксусным потом и сжимая пульт вставными зубами, доехал до стены и свободной рукой наиграл мотив нужной комбинации цифр.

Когда загораживающая небо плита отъехала, словно крышка огромной кастрюли, пропитавшийся майонезом из жуков и крысиной мочой Мартин от вибрации чуть не брыкнулся на хвосты извивающимся в панике гадинам. Но пронесло. Дряхлое тело не подвело, правильно Мартин год назад согласился на операцию по пересадке почек, не откладывая на после победы. Кульком с требухой, в подвешенном состоянии, он вернулся к кабине и плюхнулся на сидение, придушив какую то болотную гадюку. Нажал ручник педали винта, врубил зажигание и нажал стартер. Мотор рычал без запинки.

Удовлетворенный работой мотора, Мартин ослабил винтовой тормоз и мягко закрутил дроссельный клапан на рычаге управления шагом винта. За окнами кабины медленно поворачивались длинные лопасти винта, и пилот оглянулся назад, на крутящийся хвостовой винт. Гася астматический кашель, партайгеноссе поудобнее устроился в кресле и стал ждать, пока на указателе скорости винта не появится цифра «200». Мартин с удовольствием наблюдал, как поток воздуха размазывает по стенам змей и жуков.

А ведь план Мартина по захвату власти на планете становился невыполним как без гения-синоптика, так и без любого из двух ключей. Такую вот жирную швайн подложил Кортес. Ну, ключ, за которым Кортес отправился в Тибет, еще можно отнять. Ведь за Борманом Папл Файер с неграми, японец с якудзой и другие не менее алчные миллиардеры. Да и «номер один» можно откопать. Надо только доставить на берег Вила-Вилья-ди-Мату-Гросу сто экскаваторов, выжечь восставшую деревню напалмом и нагнать тысячу мулатов, чтоб до прследней крошки просеяли вычерпанный зкскаваторами грунт. А вот другого гения придется искать долго. А не такой уж большой срок отпущен Борману на все — про все. Он уже руина сто двух лет от роду.