Замыкание? Возможно ли такое? И почему — как — Психомех обошелся без ручек поддержки? Это было.., безумие!

Вятт почувствовал, что, наверное, сходит с ума. И в довершение к этой странности, теперь ему надо было не меньше двух с половиной часов, чтобы продолжить свой журнал и фальсифицировать записи машины. Снова панический страх охватил его, заставляя трепетать. Какого черта здесь произошло? Что здесь творится?

В третий или четвертый раз (он скоро сбился со счета) он проверил жизнедеятельность организма Гаррисона, химию и механику его жизни. Вес этого человека снизился почти на девять фунтов из-за потери жидкости, но кроме этого.., все остальное в норме! Все в норме! Невероятно! К этому времени Гаррисон должен был умереть уже дважды...

Вятт остановился. Глупая мысль, конечно, потому что человек может умереть только один раз, — но почему он не умер? По меньшей мере он должен превратиться в душевнобольного; и, тем не менее, он спит здесь, хорошо и удобно себя чувствуя! В действительности, он скоро должен выйти из этого состояния, постепенно возвращаясь в сознание, когда действие наркотика ослабнет или совсем прекратится.

Вятт стряхнул с себя вялость, вызванную потрясением. Он быстро приготовил шприц для подкожной инъекции, гарантируя таким образом, что Гаррисон останется в этом состоянии, затем снова обратил внимание на пульт управления. Бесполезно дальше гадать, что же здесь произошло, так же как бесполезно пытаться освободить эти ручки. Лучше в дальнейшем просто отключить от сети всю систему. Соединение легко отключалось, превращая систему поддержки в инертную и полностью бесполезную кучу деталей. Психомех никак не сможет просочиться к Гаррисону на помощь. Вятт издал резкий полуистеричный смешок. Черт бы все это побрал, прежде это было бы просто невозможно!

После половины девятого вечера Вятт закончил подделку журнала. К тому времени, он начисто стер записи машины о ходе эксперимента и заменил их другими, сделанными заранее. Несколько раз он прекращал работу и шел посмотреть на Гаррисона. Сопротивление слепого человека было феноменальным.

Теперь, устав, Вятт оставил слепого на милость машины и отправился в спальню. На площадке он помедлил, затем направился вниз. Он был голоден и хотел пить. Он поел холодных бутербродов из холодильника и выпил пинту молока. Остались три неоткрытые бутылки молока и достаточно еды, чтобы выстоять эту осаду.

Он постоял, хмурясь и не закрывая дверцу холодильника. Что подсказало ему сделать такие запасы? Все это не должно было занять много времени.., ведь так?

В десять минут десятого, вечером, он устало поднялся по лестнице и на секунду заглянул к Гаррисону. Тот теперь стонал и напрягал подбитые мягким привязные ремни, потея, как толстяк в турецкой бане. Вятт сжал зубы и злобно кивнул. Отлично! Если кошмары не смогли убить его, тогда это сделает за них обезвоживание. Господи, сейчас он почти не выглядит высохшим, и это тоже не имело объяснения. Но об этом он побеспокоится позже.

В спальне Вятт поставил будильник на три часа и, едва коснувшись головой подушки, мгновенно уснул. Сон был усталый, без сновидений.

Не то, что у Гаррисона...

* * *

Гаррисон пнул лежавшую Машину, зарывшуюся в горячий белый песок пустыни, и стал ругаться. На самом деле у него не было сил для ругательств, но он все-таки ругался, устало и не думая, — со всей живостью словарного запаса, который вкатывали в него все его старшие сержанты. Не то важно, где он научился этим словам, главное, что они казались очень подходящими.

Затем, когда его горло засаднило так, что он не смог продолжать ругаться, он заполз в тень Психомеха и лег там, хватая ртом воздух. Он и раньше знавал дни такие же жаркие, как этот (где и когда он не мог сказать), но тогда там всегда был под рукой бар, где он мог укрыться от солнца и заказать стаканчик прохладительного или ледяную баночку кока-колы. Он нахмурился, сосредоточиваясь... Кипр?

Показалось, что на мгновение он услышал ленивый плеск волн. Он поднялся на четвереньки и из тени Машины стал вглядываться в дрожащую от жары топку пустыни. Но.., никакой голубизны Средиземного моря. Только горячий, белый, слепящий песок. И миражи, парящие над трепещущим далеким горизонтом.

Напитки, кока-кола, бар, Кипр, Средиземное море. Все эти понятия не имели никакого значения и все-таки были восхитительны — и мучительны — в его псевдопамяти.

Гаррисон был в беде, и знал это. В нем не было влаги, а у Машины не было силы, никакого облегчения от обжигающего жара, который скоро должен высушить его, превращая в прах и кости. Он снова стал пристально вглядываться в далекие миражи, хмурясь и щуря глаза.

Один из миражей казался яснее, чем остальные. Это было лицо. Лицо человека-Бога Шредера.

Вглядываясь в лицо, как в какой-то горячке, Гаррисон заметил, что оно увеличивается и приближается сквозь мерцающую голубизну неба, чтобы парить над песком, огромное и всемогущее, рядом с тем местом, где около Машины лежал он.

— Воды, — прохрипел он, — дай мне воды, Томас...

— ВСЕ. ЧТО угодно, РИЧАРД, ТОЛЬКО ВПУСТИ МЕНЯ, И Я ДАМ ТЕБЕ ВСЕ, ЧТО угодно.

— Мексиканская сдержанность, — прохрипел Гаррисон, удивляясь, откуда он знает значение этих слов. — Если я не напьюсь, я умру, и ты останешься мертвым, тогда у тебя не будет шанса, Томас.

— А ЕСЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАПЬЕШЬСЯ?

— У тебя будет шанс. По крайней мере, один шанс.

— НО СЕЙЧАС ТЫ НЕ ПРИМЕШЬ МЕНЯ ДОБРОВОЛЬНО?

— Нет, — Гаррисон потряс головой, отчего сухой белый песок полетел 6 разные стороны.

— А НАШЕ СОГЛАШЕНИЕ?

— Соглашение, соглашение, соглашение! — огрызнулся Гаррисон, его рот болел от того, что кожа на распухших губах потрескалась. — Это мое тело, мое сознание!

Лицо Шредера поджало губы, он кивнул головой без тела.

— ТАК ВОТ К ЧЕМУ МЫ ПРИШЛИ, — печально произнес он. — А КАК ЖЕ МАШИНА? РАЗВЕ ОТ НЕЕ НЕТ НИКАКОЙ ПОМОЩИ ТЕБЕ?

— Этот зверь мертв.

— НЕТ, НЕ МЕРТВ, — возразил Шредер. — ПОКАЛЕЧЕН. ОНА НЕ МОЖЕТ БОЛЬШЕ КОРМИТЬ ТЕБЯ, НЕ МОЖЕТ УТОЛИТЬ ЖАЖДУ, НО... КАК НАСЧЕТ ТВОИХ СОБСТВЕННЫХ УМЕНИЙ? ДАЖЕ ГОРЯЧЕЧНОЕ СОЗНАНИЕ МОЖЕТ ТВОРИТЬ СТРАННОЕ И ЧУДЕСНОЕ, РИЧАРД. ТЫ ЗАБЫЛ?

— Экстрасенсорика'?

Эти буквы — это слово — упало с ободранных губ Гаррисона как кусок свинца. Но.., в одно мгновение он понял его значение. Он старался вспомнить его. Экстрасенсорика.

Он вспомнил.

— ИЩИ И НАЙДЕШЬ, — произнесло лицо Шредера, удаляясь в размытую дрожащую даль. — ИЩИ И НАЙДЕШЬ, ИСПОЛЬЗУЙ СВОИ СИЛЫ. ЖИВИ, РИЧАРД, ЧТОБЫ МЫ ОБА МОГЛИ ЖИТЬ!

Экстрасенсорика... Ищи и найдешь... Телепатия... Телекинез... Телепортация...

Гаррисон снова пристально поглядел на горизонт. Он глядел дальше него — не при помощи глаз, но при помощи своего сознания. И за дрожащим горизонтом был другой, который не дрожал. И там тоже были миражи. Или нет..?