Четырехдневный переход от Любека до Финского залива прошел без происшествий, и утром 9 июля на горизонте показался долгожданный Котлин. Вот здесь нас и прищучили шесть пиратских кораблей под командой Рыжего Черта.

Как потом выяснилось, ганзейцы специально мурыжили нас в Любеке, чтобы успеть послать к пиратам гонца с известием об отплытии плохо защищенного каравана новгородцев с большой суммой денег и дорогим товаром. В Любеке грабить новгородских купцов было опасно, так и на ответку можно в Новгороде нарваться, а Финский залив уже считался нейтральной территорией, где Ганзе предъявить претензии невозможно.

Обложили нас грамотно, поэтому шансов уклониться от боя не было никаких. Конечно, «Чуда-юда» значительно превосходила по скорости пиратские корабли, но бросить находящийся под нашей охраной караван мы не имели морального права, проще тогда самим повеситься. Три ушкуя с охраной также могли потягаться в скорости с пиратами, но в этом случае тихоходные купеческие лодии становились легкой добычей морских разбойников. Времени, чтобы согласовать план боя с Никифором Сторожевским, у меня не было, поэтому я решил действовать на свой страх и риск.

На наше счастье, пираты атаковали караван не на ганзейских коггах, а на местной разновидности беспалубного речного ушкуя, в противном случае наши шансы на спасение понизились бы в разы. Разработанный мною еще в Новгороде план обороны каравана базировался на наличии у нас гранатомета, однако против когга такая тактика оказалась неэффективной. Во время стоянки в Любеке мне удалось хорошо рассмотреть ганзейские когги и даже побывать на палубе одного из них.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что борт когга возвышается над водой на три метра и набран из толстенной доски, которую из нашей самопальной «шайтан-трубы» не пробить. К тому же на носу и корме корабля имеются защищенные площадки для лучников, поэтому взять его на абордаж весьма проблематично. Лучники легко перестреляют абордажников, которые попытаются взобраться на палубу когга.

Обстреливать корабль шрапнелью из гранатомета тоже бессмысленно, потому что экипаж корабля укрыт толстыми деревянными бортами. Правда, гранаты, начиненные напалмом, могли спалить деревянный корабль дотла, разлейся напалм по палубе, однако попасть на высокую палубу по навесной траектории практически невозможно. Стрелять же в толстый деревянный борт – лишь без толку тратить дефицитные боеприпасы, которых у нас и так кот наплакал.

К счастью, пираты о наших проблемах не подозревали и шли на перехват каравана на быстроходных речных лодках. На каждый ушкуй с новгородскими дружинниками приходилось по два пиратских корабля, поэтому предстоящий бой был проигран новгородцами еще до его начала. Дружинникам Никифора Сторожевского оставалось только подороже продать свои жизни, но тут в намеченный расклад вмешалось оружие двадцать первого века.

Свежий ветер наполнил паруса тримарана, и «Чуда-юда» резво набрала ход. Гвардейцы укрылись от стрел за фанерными щитами, после чего я взял курс на пиратский флагман, над которым развевался флаг Рыжего Черта.

Корабли быстро сближались, и лучники пиратов уже встали во весь рост, чтобы начать обстрел, когда «Чуда-юда» поравняется с ними бортом.

«Ну хрен вы угадали, ребята! Щас, все брошу и буду изображать из себя мишень!» – подумал я, повернув штурвал, чтобы пересечь курс пиратам.

Я не был адмиралом Нельсоном, а потому не стал выдумывать ничего нового и применил стандартную тактику морского боя из будущего. Лучники пиратов не могли стрелять по ходу своего корабля, а наш тримаран развернулся к противнику бортом, и я приказал открыть огонь. До флагмана пиратов оставалось около пятидесяти метров, а это наиболее убойная дистанция для «дефендера».

Гвардейцы успели сделать всего три залпа, прежде чем дистанция между кораблями снова начала увеличиваться, и я приказал прекратить огонь. Однако и этого противнику хватило под завязку. Каждая пуля нашла себе жертву, и как минимум треть экипажа пиратского корабля оказались убиты или ранены. Четыре тела даже вывалились за борт, после чего пиратам стало не до погони за купеческими лодиями.

Добивать экипаж флагмана мы не стали, так как у нас были более важные цели, а подранки далеко от нас не уплывут. Лучшее – враг хорошего, поэтому наша тактика осталась прежней, и следующий корабль пиратов постигла судьба флагмана.

Главной задачей я считал нанесение максимального урона врагу, чтобы не позволить пиратам удрать с поля боя, а потому мы методично расстреливали из «дефендеров» гребцов, оставляя лучников на закуску. Пока мы безнаказанно уничтожали экипажи вражеских кораблей, гребцы на купеческих лодиях изо всех сил гребли к берегу, а ушкуи с охраной прикрывали их от возможной атаки пиратов с тыла.

Морское сражение с применением огнестрела для новгородцев было в новинку, поэтому Никифор Сторожевский не сразу понял, что наш одинокий корабль не стал бессмысленной жертвой рехнувшегося капитана, решившего покончить с собой таким экзотическим способом, а это пираты попали под раздачу и сейчас с ужасом ожидают неминуемой смерти. Поэтому ушкуи кончанского сотника вернулись на поле боя, только когда недобитые пираты полностью прекратили сопротивление и начали подавать сигналы, что сдаются в плен. Лишь на корабле Рыжего Черта несколько придурков прикрылись щитами и попытались обстрелять нас из луков, но после двух ответных залпов герои отправились на небеса, а выжившие пираты запросили пощады.

Высаживаться на захваченные суда я не стал, а предоставил эту честь дружинникам Сторожевского. Примерно через час пиратские корабли были очищены от раздетых догола трупов и тяжелораненых, а выживших в бойне пиратов связали, как скотину, и уложили на дно лодок. Часть дружинников перешли на трофейные суда, и наш караван продолжил путь в сторону острова Котлин.

Бой закончился, но опасность нападения не миновала окончательно, поэтому «Чуда-юда» снова подняла паруса и стала курсировать между берегом и купеческими лодиями, высматривая нового противника. Однако желающих умирать в такую прекрасную погоду больше не нашлось, и к вечеру наши корабли пришвартовались к пристани Новгородской слободы, на месте которой в моем времени располагался Кронштадт.

Пока экипаж швартовался и увязывал спущенные паруса «Чуды-юды», я перепрыгнул на причал и подошел к ожидавшему меня сотнику Сторожевскому.

– Ну ты, Александр, и чудеса творишь! Дай я тебя расцелую по-братски! Был грех, мы уже и с жизнью простились, а ты без нашей помощи супостата побил! Еремей мне рассказывал, что ты его от смерти спас и две дружины по полсотни воев побил походя, только я в его слова не поверил. Думал, что привирает Ушкуйник по молодости, а ты, словно Георгий Победоносец, громы и молнии мечешь в ворога! Сам бы не видел, ни в жизнь не поверил бы, что такие чудеса бывают, – заявил сотник и, обняв меня, расцеловал.

– Никифор, ты прямо как Брежнев меня взасос целуешь! Я вроде не девка красная, да и ты уже не молодец! У тебя родственников из этой семейки случайно нет? – пошутил я, высвобождаясь из медвежьих объятий новгородца.

Сторожевский не понял юмора: