– Это весна во всем виновата… – заявил он дочери. – Хочешь выйти замуж? Ну и выходи, черт с тобой! Поступай как знаешь!

«Я просто хотела пережить отказ любимого человека, – объясняла Светлана через много лет, – поэтому мы и поженились. Но при других обстоятельствах я бы не вышла за него. Мой первый муж был очень хорошим человеком и всегда меня любил».

Никакой свадьбы не было. Они просто пошли в ЗАГС и стали супругами. Сотрудница ЗАГСа посмотрела в паспорт невесты и спросила:

– А ваш папа знает об этом?

Войдя в семью Сталина, Морозов сразу стал, по словам Леонида Реденса, заносчивым и высокомерным. У них вскоре родился сын. Малыша, конечно, назвали Иосифом. Не менее быстро Светлана поняла, что не готова к семейной жизни. «Я родила сына в девятнадцать лет, – вспоминала она. – Мой молодой муж тоже был студентом. За нашим ребенком присматривали чужие люди. У меня было три аборта, потом очень тяжелый выкидыш».

Сталин был обижен на дочь и отказывался встречаться с Морозовым. Светлана же продолжала любить Серго Берия. «Она так и не простила меня за то, что я вышла за него замуж», – рассказывала Марфа Пешкова.

Светлана напоминала Серго, что Сталин был в ярости, когда он женился на Марфе. Светлана продолжала ездить к Нине, заменившей ей мать, и придумывала невероятные планы. Однажды, например, предложила… заменить Марфу. Та уедет, забрав с собой старшую дочь, а она станет жить с Серго и растить младшую. «Она такая же, как ее отец, – считал Микоян. – Всегда берет то, что хочет!»

Однако Светлана Сталина могла быть и очень доброй. Когда информация о героическом поведении Якова в немецком плену получила подтверждение, его вдову Юлию отпустили на свободу. Она с ужасом обнаружила, что дочь Гуля, которой тогда было уже семь лет, почти не помнит ее. За Гулей присматривала Светлана. Ей приходилось с большой деликатностью и тактом день за днем возить девочку к Юлии. Каждый раз продолжительность встречи немного увеличивалась. Наконец Гуля привыкла к матери, и они стали жить вместе.

Эти свидания происходили в тайне. Пока Гулю воспитывали няньки, ее мать оставалась как бы вне семьи. Наконец она не выдержала и написала Сталину: «Иосиф Виссарионович, очень вас прошу не отказывать мне в просьбе, потому что очень трудно смотреть на Гулю. Мы живем в надежде увидеть вас и поговорить о вещах, о которых не напишешь в письме. Мы бы хотели, чтобы вы увидели Гулю…»

Позже, благодаря Светлане, Сталин встретился со своей первой внучкой.

«Война сломала меня», – как-то признался Сталин. В октябре 1945 года он снова заболел.

– Пусть сейчас работает Вячеслав, – неожиданно сказал вождь за ужином. – Он моложе меня.

Лазарь Каганович разрыдался. Он попросил Сталина не уходить в отставку. Молотов понимал, что нет менее завидной участи, чем быть назначенным наследником кровожадного тирана. Но сейчас Молотов, несомненно, стоял на первом месте в сталинском списке потенциальных наследников. Таким образом он получил возможность действовать как заместитель правителя огромной империи.

9 октября Сталин, Молотов и Маленков проголосовали за то, чтобы «выделить товарищу Сталину полуторамесячный отпуск». Генералиссимус отправился на специальном поезде сначала в Сочи, а затем – в Гагры. В период между 9 и 15 октября у него случился серьезный сердечный приступ. На фотографии, хранящейся в семейном альбоме Власика, мы видим, вне всяких сомнений, больного вождя. За его спиной стоит очень встревоженный Николай Власик. Снимок, очевидно, был сделан по приезде в Сочи во дворе дачи. Сейчас это был просторный двухэтажный особняк, выкрашенный в зеленый цвет.

Из Сочи Сталин переехал в Гагры, на дачу на Холодной речке. Этот неприступный дом был высечен в скалах высоко над морем. Мержанов перестроил его и выкрасил в зеленый цвет. Сейчас здание было очень похоже на дачу в Кунцеве. Дача на Холодной речке стала главным местом отдыха вождя на юге до последних дней его жизни. Чтобы добраться до ее толстых деревянных ворот, нужно было подняться по петляющему узкому серпантину. По периметру дом окружала типичная грузинская веранда. За исключением раздвижной крыши, это был типичный грузинский дом. Недалеко от главного дома на склоне приютился покосившийся летний деревянный домик.

В этом райском месте, отгородившись от внешнего мира, Сталин восстанавливал растраченные за годы войны силы. Спал он до обеда, завтракал на террасе после прогулки, много читал и работал. С вождем все время были две папки. В одной лежали доклады и рапорты НКВД, в другой – переводы статей из зарубежной прессы. Трудно сказать, чем объясняется его высокое доверие к иностранной прессе. Возможно, тем, что вождь не доверял советским журналистам.

Во время его отсутствия правительством руководил Молотов вместе с Берией, Микояном и Маленковым. Сейчас действующее политбюро сократилось до четырех человек. Однако молотовский звездный миг продлился недолго. Совсем скоро политический небосвод затянули свинцовые тучи.

Роковую роль в падении Вячеслава Михайловича сыграли слухи о скорой смерти вождя. Поговаривали даже, что он якобы уже умер. 10 октября ТАСС сообщил, что товарищ Сталин отправился на отдых. Это известие разбудило любопытство общественности и заставило Иосифа Виссарионовича повысить бдительность. «Чикаго трибьюн» открыто написала, что Иосиф Сталин недееспособен. Его наследниками, рассуждали американские журналисты, наверняка должны стать Вячеслав Молотов и маршал Георгий Жуков. Эту статью отправили на юг в папке, озаглавленной: «Слухи в зарубежной прессе о состоянии здоровья товарища Сталина». Подозрения вождя усилились, когда он прочитал интервью Жукова. В нем маршал неосмотрительно заявил, что победу в войне добыли полководцы. Только в самом конце он соизволил похвалить мудрое руководство товарища Сталина. Иосиф Виссарионович решил разобраться, откуда взялись слухи о его недееспособности. Кто распространял их? И почему Советский Союз, в лице генсека конечно, был опозорен и обесчещен?

Вячеслав Михайлович Молотов находился в зените славы международного деятеля. Он только что вернулся из-за границы, где провел серию встреч. Между Сталиным и министром иностранных дел СССР возникло напряжение. Вождь потребовал от своего министра надавить на Турцию. Он хотел, чтобы турки уступили кое-какие территории. Молотов возражал против такого шага. Сталин настаивал. Как и предсказывал министр, советские требования были отклонены. В апреле Молотов побывал в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско. Он встретился с президентом Трумэном и присутствовал на открытии ООН. В ходе неприятного разговора Гарри Трумэн обвинил Советский Союз в вероломстве по отношению к Польше. «Мы живем в постоянном напряжении и ничего не упускаем из виду, – писал Молотов своей любимой Полинке. – Здесь, среди буржуазной публики, я нахожусь в самом центре. На остальных министров почти не обращают внимания!»

В сентябре Молотов летал в Лондон на встречу министров иностранных дел. Там он попытался получить опеку над Итальянской Ливией. Он сухо пошутил о таланте Москвы умело управлять колониальными странами. В отличие от Сталина, который, как обычно, выступал за решительные действия, Вячеслав Михайлович был реалистом. Он стоял за неторопливость и постепенность во внешней политике. Молотов понимал, что Запад никогда не согласится на Советскую Ливию.