Высокое обширное здание, наверное, когда-то принадлежало богатому торговцу. На нем тоже были видны следы войны — на фасаде дыры от снарядов, в нише у входа — статуя без головы. Кто-то покрасил дверь свежей краской поверх потрескавшегося дерева, чтобы обновить ее.

Ратлидж потянулся к латунной ручке, но Мередит остановила его:

— Иен, я должна справиться одна. Подождешь меня?

Он согласился и вернулся в машину. Она решительно повернула ручку и вошла.

Прошел час. Потом второй. Ратлидж походил около машины. Хэмиш болтал без умолку. Наконец она показалась. Ее лицо было таким бледным, что он бросился к ней и поддержал. Ее красивой шляпы не было, она ее где-то оставила.

— Все так плохо?

— Хуже, чем я ожидала. О, Иен, видел бы ты его. Он лежит и смотрит пустым взглядом в никуда. Его лицо так изуродовано, что я едва его узнала.

Они стояли на тротуаре, прохожие, обходя, смотрели на них с любопытством. Он усадил ее в машину.

Когда он сел рядом, она сказала:

— Говорят, здесь где-то поблизости есть церковь. Можем мы туда зайти?

Недалеко от церкви, окаймленной рядами деревьев, жили в белых домиках сестры-бенедиктинки. Три монахини сидели на скамье, греясь на солнце, на коленях у них лежали утыканные иголками подушки, они плели тонкие летящие кружева, в проворных пальцах мелькали коклюшки. Мередит купила небольшую косынку, чтобы покрыть волосы.

Узкая высокая колокольня церкви изрядно возвышалась над этой частью города, и Ратлидж подумал, что она была идеальной целью для наводки немецкой артиллерии.

В одном из приделов находилась небольшая, но прекрасная, из белого мрамора, статуя Девы. Он узнал Мадонну с Младенцем работы Микеланджело. Она сидела с Младенцем на коленях, и на ее губах была нежная улыбка. Крестный отец Ратлиджа, архитектор Дэвид Тревор, путешествовал по Европе молодым человеком и рассказывал об этой статуе. Такая же статуя находилась в Риме, в соборе Святого Петра, но ее лицо было скорбным и полным печали. Ратлидж стоял, глядя на лицо Мадонны, пока Мередит, преклонив колени около алтаря, молилась, может быть, просила дать ей сил для предстоявших испытаний.

Хэмиш не умолкал в его голове с тех пор, как Мередит оказалась у дверей его квартиры в Лондоне. Непрерывный поток трудноразличимых слов, полных мрачного отчаяния, отзывались в сердце Ратлиджа болью. «Фиона… Ты забрал мое счастье, и я заберу твое». Ратлидж пытался забыть свое отчаяние, когда Джин ушла из его жизни в 1919-м, он больше не хотел повторения. Он не хотел больше ничего подобного.

Он смотрел на Мередит. О чем она думает. В любом случае у нее есть шанс искупить вину перед мужем. Но сможет ли она, хочет ли, чтобы он был ее мужем.

Она встала с колен и подошла. Слез уже не было, появилась решимость, которая напугала Ратлиджа.

— А теперь отведи меня обратно в госпиталь.

Путь был такой короткий, что не было времени для серьезных разговоров, оба молчали, а когда подошли к госпиталю, она попросила его вынуть ее чемодан из багажника и отнести до двери.

— Они сказали, что помогут мне найти комнату недалеко от госпиталя и я смогу его навещать каждый день.

Он повиновался, понимая, что его уже вычеркнули из жизни.

Когда он принес и со стуком поставил чемодан на мраморную ступеньку, она сказала:

— Мне очень жаль. Но я не могу поступить иначе. — Голос был спокоен, но в нем слышались с трудом удерживаемые рыдания.

— Исполнять долг — нелегкая участь.

— Я не знаю, сколько ему осталось. Месяцы. Годы. Но я закрою свой дом в Лондоне и перееду сюда.

— Мередит…

— Я хотела бы встретить не его, а тебя, тогда не пришлось бы выходить замуж без любви. — Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Прощай, Иен.

Дверь открылась, как будто там уже ждали миссис Ченнинг. Она вошла, и дверь снова закрылась.

Он еще постоял некоторое время, как будто надеясь, что она передумает, потом пошел к машине.

Франция была недалеко, в нескольких милях пути. Он помнил, где умер Хэмиш. Сейчас его служебный револьвер лежал в чемодане. Пора покончить со всем этим.

Ратлидж пересек границу Франции и вскоре оказался на дороге с глубокой колеей, которая проходила через заброшенную сельскую местность и вела к реке Сомме, где когда-то пролегали германские позиции. Израненная, изрытая земля уже начала зарастать травой, пробивались свежие побеги, покров восстанавливался. Природа находила свои методы лечения шрамов войны. По этой дороге не так давно маршировали солдаты, чтобы убить других солдат. Вокруг простиралась выжженная, изрытая воронками и траншеями пустыня, где никто не хотел жить, где было убито столько людей.

Их трудно винить. Если и существуют призраки погибших, они именно здесь, да и мало что может уродиться на этой пропитанной кровью почве, которая истощена войной.

Он снова оказался в местах, где воевал. Вот тот участок, где погибли его товарищи в ту ужасную ночь. Его нелегко теперь узнать — дожди размыли стенки окопов, они исчезли, осыпались, прошло время, и все кажется просто кошмарным сном — тела погибших, дымящиеся воронки, сгоревшие танки… Он остановил машину и вышел. Стоял, вслушиваясь в тишину. Здесь когда-то раздавались крики, стоны, свист снарядов и частый стук пулеметных очередей, а сверху рев моторов пикирующих самолетов. Все осталось в прошлом — тишину нарушал сейчас лишь легкий шум ветра над унылым пейзажем.

Он все еще мог назвать имена людей, которых повел здесь на смерть. Он как слепой двинулся вперед, видя перед собой их лица, чувствуя, как напряжение сковало плечи и спину, голова кружилась. И вскоре нашел место, которое искал. Он всегда хорошо умел ориентироваться и знал точно, что это произошло здесь.

Взглянув вниз, он вдруг увидел шнурок от ботинка, выглядывавший из молодой травы. Сколько раз приходилось ему видеть ботинок или часть ноги в солдатском ботинке — все, что осталось от человека, который только что стоял на этом месте, жил, дышал. Ратлидж слышал, что окрестные фермеры до сих пор откапывают и хоронят погибших, вернее, то, что от них осталось, после того как они столько времени пролежали в жару и дождь или припорошенные снегом.

Револьвер тяжело оттягивал внутренний карман, он был смазан и заряжен. Промаха не будет. И вдруг он понял, что Хэмиш молчит с тех пор, как он вышел из машины, как будто замер в ожидании.

Он вынул револьвер, тяжелая надежность оружия успокаивала.

Наклонил голову, поднял руку к виску, закрыл глаза и вдруг мысленно увидел шнурок от ботинка. Прибавится еще одно тело к тысячам и тысячам полегших в эту землю, а выстрел кощунственно разбудит мирную тишину. Он еще постоял, повернулся, и сев в машину, поехал обратно.

Переправившись через Ла-Манш обратно в Дувр, Ратлидж забрал свой автомобиль и выстроился в очередь на пограничный контроль. Приготовил свое удостоверение, но его попросили отъехать в сторону, и он нетерпеливо ждал, пока пройдет вся очередь.