Тот замычал из-под пластыря, тараща глаза и быстро бледнея.

– Теперь уже поздно оправдываться, – заметил ему «поросенок». – Ведь мы с тобой не шутили. Ну сам посуди: какие могут быть шутки, когда сердце у людей больное… Ты, видимо, просто не знаешь, что такое сердечный приступ. Сейчас я тебе покажу, – неторопливо продолжал он. При этих его словах двое его подручных, незаметно подошедшие к начальнику с разных сторон, взяли того за руки, а «поросенок» в костюме схватил его обеими руками за горло и стиснул, слишком слабо, чтобы задушить, но достаточно сильно, чтобы лицо у начальника побагровело, а на лбу выступил пот. – Понимаешь, тебе вдруг начинает не хватать воздуха. Перед глазами появляются круги… Ты хочешь позвать на помощь, но не можешь издать ни звука. Хочешь расстегнуть ворот рубашки, но не можешь пошевелить рукой… Вот, точно! Сучишь себе ножками и тихо похрипываешь… А ведь будь у тебя эта проклятая белая таблеточка, положил бы ты ее под язык… И можно было спокойно дышать и шевелить руками. Вот так!

Он отпустил горло аптекарского начальника, а его ассистенты освободили тому руки. Все «поросята», как по команде, сделали несколько шагов назад, а начальник медленно пополз по стене, сгибая колени до тех пор, пока не сел на корточки.

– Полностью с тобой согласен – неприятное ощущение, – посочувствовал «поросенок» в костюме. – И главное, из-за чего такие мучения? Из-за какого-то подлеца, который целых пять месяцев палец о палец не ударил, чтобы достать для тебя коробочку с валидолом. Ему-то какая забота! У него небось сердце здоровое.

Аптекарский начальник опять замычал, но «поросенок» лишь махнул рукой:

– И не говори, тяжелое у тебя положение.

– Виталик, кто там пришел? – неожиданно раздался из спальни сонный голос начальниковой жены.

«Поросенок» приложил палец к картонному рыльцу.

– Ты пока отдохни, – прошептал он, – а потом повторим урок, чтобы ты его лучше запомнил.

– Хватит вам шептаться – вы мне все равно мешаете. Идите на кухню! – вновь прозвучало из спальни. Повинуясь этой команде, двое ассистентов подхватили начальника под руки и поволокли было на кухню, но «поросенок» в костюме жестом приказал им остановиться.

– Ладно, хватит с него! – шепотом произнес он.

Начальника отпустили, и он снова сел на корточки.

– В общем, так с тобой договоримся, товарищ, – объявил ему главный «поросенок». – Дадим тебе последнюю возможность оправдаться. Но если ты и в этот раз нас подведешь, то уж, как говорится, не взыщи! Никто тебе не поможет. Никакая милиция!

– Да что же это за безобразие, Виталий! Ты слышишь меня?! – В спальне уже рассердились.

«Поросенок» в костюме, сделав знак напарникам, направился к входной двери, но, прежде чем открыть ее, обернулся и произнес в полный голос:

– И заруби себе на носу, я этих беззащитных больных людей в обиду не дам! Из-под земли тебя, гада, достану и придушу собственными руками. Понял?!

Рот аптекарскому начальнику они так и не расклеили, тем самым как бы оставив за ним последнее слово.

– Где он ее достал, эту клейкую ленту, – увлеченно рассуждал Дмитрий Андреевич. – «Скоча» тогда у нас не производили. Изоляционная лента?.. Да нет, на изоляционную ленту…

– Послушайте! – перебил я Мезенцева. – Но ведь это самое настоящее самоуправство, самосуд какой-то! Вы же запросто могли покалечить человека! Ведь полно таких случаев! Слышали же, наверно, историю сорбоннских студентов, которые, решив отомстить придирчивому экзаменатору, затащили его в подвал, зачитали ему там смертный приговор, завязали глаза, положили голову на плаху и ударили по шее мокрым полотенцем… Тоже, кстати, были в масках… Они только пугнуть его хотели, а бедный профессор умер от разрыва сердца!

– Ну вы сравнили! – обиженно воскликнул Дмитрий Андреевич. – Разве можно так! Это же совсем разные вещи! Ничего похожего! Противоположные мотивации! И сравнивать тут нечего!.. Кстати, не только ничего с ним не случилось, с этим начальником, но через десять дней в аптеках появился валидол! – неожиданно прервав восклицания, сообщил мне Мезенцев.

Лицо у него приобрело испуганное выражение, но глаза сияли, как у ребенка. Дмитрий Андреевич с жадностью в меня всматривался, видимо надеясь и на моем лице обнаружить отблески своего восторга. Это ему, очевидно, не удалось, так как Мезенцев вдруг помрачнел и начал с досадой:

– Ну да, конечно, в газетах потом писали, что вопиющий факт срыва поставок валидола, от которого, как выяснилось, страдал не только наш город, но чуть ли не вся область, был устранен в результате сигналов общественности, вмешательства центральной печати и органов прокуратуры. Дескать, была создана специальная комиссия, которая сразу же приняла строгие меры, выявила на киевской фабрике бог знает какие безобразия, наказала, указала, обеспечила и так далее. Упоминалась и фамилия Сафонова – то есть нашего с вами начальника, но в анекдотической связи. Вот, мол, до того довели человека, что он, потеряв терпение, приехал в Киев и учинил там подлинный дебош: чуть ли не избил заведующего складом и угрожал директору фабрики. Грубые, непозволительные для руководящего лица действия Сафонова газета подвергла справедливой критике, но между строк, однако, читалась симпатия к грубияну… И обратите внимание на следующие обстоятельства: Сафонов исчез с работы и со своей квартиры на следующее утро после операции, а его секретарша отвечала на телефонные звонки: «Виталий Николаевич находится в срочной командировке в Киеве». Мы несколько раз звонили и каждый раз получали один и тот же заученный ответ… Попробуйте, ради интереса, позвонить секретарше какого-нибудь начальника – да хоть моей секретарше! – когда я буду в отъезде. Едва ли она без дополнительных вопросов с вашей стороны станет сообщать место командировки своего шефа и подчеркивать ее срочный характер. Ту же самую фразу повторяла и сафоновская жена и поспешно клала трубку. Ведь ясно же, что для нас все это говорилось!.. И на работу он вышел лишь после того, как в аптеках появился валидол! Честное слово, у меня такое ощущение, что он приехал с ним в товарном вагоне.

Мы ему, между прочим, потом позвонили, – улыбнулся Дмитрий Андреевич. – Из автомата, разумеется. Зиленский с ним говорил, а я стоял рядом. Олег поблагодарил его за «оказанное содействие» и извинился за «вынужденную грубость». Каков наглец! А?

Мезенцев засмеялся, а я спросил:

– И что ответил Сафонов? Повесил трубку?

– Что? Сафонов?.. Не помню! – с раздражением вдруг произнес Дмитрий Андреевич, но тут же улыбнулся: – Ах нет… Он ему, помнится, ответил, что Зиленский – самый натуральный бандюга и место ему за решеткой. Он, впрочем, присовокупил, что он, Сафонов, ни о чем не сообщал в милицию, но что он не советует Олегу впредь действовать подобным образом… Порядочный оказался человек.

Конечно же самоуправство, конечно самосуд! – неожиданно согласился со мной Мезенцев. – Но попробовали бы вы сказать об этом Тому!

– Это мы не имеем права?! Мы идем на преступление?! – орал Том на Зиленского. – А он – имеет право?! А целый город полгода держать без валидола – не преступление?! Да за такое надо расстреливать без суда и следствия! Это же преднамеренное массовое убийство! Антинародный саботаж! Слышишь меня?!