Раньше я с восхищением наблюдал за твоими выступлениями на ринге и снисходительно относился к некоторым высокопарным заявлениям. Восхищался, когда ты отказался убивать вьетнамских женщин и детей, когда выступал в защиту своих черных братьев. Поэтому сегодня мне не совсем ясно, как ты позволил втянуть себя в такую грязную историю. Почему лишь ты один из американских спортсменов предал спорт? Ведь ты готовился к олимпийским соревнованиям и знаешь, сколько труда это требует и сколько надежд порождают эти грандиозные соревнования. Неужели ты не понял, что всем, включая и славу на профессиональном ринге, ты обязан олимпийской победе и золотой медали Рима?

Я уже больше не участвую в соревнованиях. Но никогда не переставал любить спорт, не переставал понимать спортсменов и радоваться победам в мирных спортивных сражениях. Я жду Московскую олимпиаду. Каждая Олимпиада будит в памяти мои лучшие выступления в Токио и Мехико.

Я знаю, что значит готовиться к заветному дню четыре года и победить. Знаю, что такое не спать от волнения. Знаю, что чувствуешь там, на верхней ступени олимпийского пьедестала почета. Знаю, как тягостно ожидание, насколько трудны дни перед олимпиадой. Это запоминается навсегда, едва ли мог забыть такое и ты.

Вот я и думаю, что президенту, который отчаянно ищет средства, чтобы угодить производителям средств массового уничтожения, в этом неблагодарном деле не обойтись и без поддержки популярного спортсмена.

Мне не понять, как человек, который был в Москве, видел советских людей, познал их доброту и гостеприимство, может включиться в обреченную на провал кампанию против права советской столицы принять олимпиаду. Картер боится, что многие люди воочию убедятся в нелепости измышлений, распространяемых о Советском Союзе, и он зовет на помощь тебя, большого спортсмена.

Летом минувшего года я видел Картера на снимках с рекламой джинсов „Левис“ и теннисного снаряжения. Может быть, так он играет в популярность. Но игра с олимпийским огнем — опасная игра. Спортсмены всего мира не простят такое никогда.

Недавно я был в Вене. Видел газеты с твоими снимками и как люди, размахивая ими, гневно вопрошали: „Почему Клей взялся за эту грязную работу?“ Этот же вопрос задают и спортсмены моей страны, об этом спрашиваю и я. Тебе ли нужна дешевая популярность? Почему великий боксер предает людей, которые годами готовились к большому празднику в Москве? Несколько раз я слышал: „Его купили!“

Я был твоим почитателем, был готов пустить в ход кулаки, когда кто-нибудь говорил о подкупе соперника, поверженного тобой на ринге. Не сомневался, что на такое не согласится никто из ставших олимпийским чемпионом. Был почитателем Кассиуса Клея, оставался почитателем Мохаммеда Али. Сегодня не знаю, что и думать — тебя купили или убили в тебе великого спортсмена?»

Хорошее, страстное письмо. Думаю, что в глубине души Боян Радев жалеет Мохаммеда Али. Тот действительно достоин жалости. Человек, пользовавшийся уважением за свои убеждения, за твердые принципы, вдруг становится полной противоположностью самому себе. Бывает так? Конечно, бывает! В мире полной беспринципности это даже мало кого может удивить. А быть может, Али просто оступился? Не разобрался в ситуации, что-то недопонял, к чему-то оказался неподготовленным? Вряд ли! Скорее всего, он и был таким на самом деле. Очень хорошо об этом пишет Александр Пумпянский:

«Роль чемпиона, которую избрал для себя Али, была синтетической. Она равно включала в себя понятия борца и „звезды“. Странное сочетание, но на американской почве произрастают и такие гибриды.

Тысячи горящих глаз следили за каждым жестом Али. Любому его слову, гневному или шутливому, внимала молодежь, сородичи — не обязательно на митинге, но и в программе телешоу. И то, что он говорил против войны и расизма, шло на пользу поколению, искавшему правды и справедливости. Что было, то было. Но…

Но шоу все-таки не митинг, „звезда“ и борец в одном лице не могут сосуществовать бесконечно.

…В трудные годы Али вел себя мужественно, и все же его борьба была средством самоутверждения. Целью же был успех — у публики, у менеджеров, у тех, кто платит. Он добился своего и стал самым высокооплачиваемым профессионалом, когда-либо выступавшим на любых подмостках.

Когда он попытается вновь вернуться на арену и стать чемпионом уже в четвертый раз, у него ничего не получится: он потерпит унизительное поражение. Но и за это „ничего“ ему заплатят восемь миллионов долларов — в два раза больше, чем его победителю. Даже фиаско „звезды“ стоит в Америке дороже, чем триумф спортсмена.

Али установил главный американский рекорд: секунда (!) рекламы, демонстрировавшейся в ходе телерепортажа с первого матча Али — Спинкс, стоила 3 тысячи долларов. Это была самая дорогая реклама на ТВ. Бои с его участием собирали самую большую аудиторию за всю историю зрелищ.

Вот она, червоточина в яблоке: к идеалам прочно примешалась коммерция. Борьба Али набивала цену его боксу.

Рано или поздно дороги „звезды“ и борца грозили разойтись. Это случилось тогда, когда собственно боксерская карьера подошла к закату. Начался мучительный поиск новой роли.

Как и двадцать лет назад, Мохаммед Али оказался на распутье. С маленькой разницей. Тогда он был молод, честолюбив, беден, как и большинство его народа, и смертельно зол на тех, кто лишает его места под солнцем. И главное — все у него было впереди. Сейчас все его вершины позади. Он все еще молод и еще более честолюбив, но богат и сыт… В момент кризиса его и подстерегли с соблазном „крысоловы“ из Белого дома.

Судьба Али действительно „американская история“, уникальная и тем более показательная. Превращение личности по-своему отражают разные лики, которое это общество способно явить противникам,— от мести до лести. Бунт оно подавляет или поглощает. Бунтовщиков оно душит или покупает. И вот уже на место пророка претендует эстрадный кумир, альтруизм вытесняется прагматизмом, философию добра подменяет философия успеха, истинное искусство отступает под напором искусства коммерческого. Идеалы чахнут».

Когда авторитет Али, заработанный за двадцать лет на ринге и вне его, стал стремительно падать, он начал лихорадочно бороться за восстановление своего реноме. И не нашел ничего лучше, как объявить, что возвращается на ринг. Он в четвертый раз захотел совершить невозможное. Чемпионом в это время уже был Ларри Холмс, бывший спарринг-партнер Али. Именно Холмс прозвал 38-летнего Али «свиньей». Внешний облик разжиревшего Али, с обвисшей кожей, говорит о том, что обидное прозвище не появилось само собой. Что и говорить, двадцать месяцев без тренировок