На мой вопрос об этой альтернативной противообледенительной жидкости механики только руками развели. Да ещё и посмотрели этак заинтересованно. Понятно. Ладно, скорости маленькие, рискнём.

Запускаемся, выруливаем на полосу. Пока рулим, вибрация и ветер от винта стряхивают и сдувают с плоскостей часть ледяной корки. Плохо то, что она не гладкая, а ноздреватая такая. Это же какое у нас сопротивление будет… И аэродинамика…

Разбегаемся, колёса будто квадратные – резина замёрзла, застоялась. Зато лёд отлетает. Отрываемся от земли. Уходить в набор высоты не спешу, сначала нужно понять машину, посмотреть, как она себя поведёт в воздухе с покрытыми ледяной коркой крыльями. Поэтому так и летим над полосой на высоте метров трёх. Ручка тяжёлая, валкая, самолёт норовит самопроизвольно нос задрать, приходится его всё время придавливать вниз. А внизу у нас что? Правильно, земля! Что-то жарковато стало…

Но лёд потихоньку слетает, управление становится чуть легче, самолёт уже не такой валкий. Да и углы атаки возвращаются к нормальным. И я потихоньку, стараясь не делать резких движений, разгоняюсь и набираю высоту. И радуюсь про себя, что небо чистое, нет облачности. В которой сейчас вполне могло бы быть обледенение.

К предгорьям лёд с нижнего крыла сдуло полностью. Верхнее я не вижу, а высовываться из-за козырька нет никакого желания. Скорость хоть и небольшая по моим меркам, но всё равно чуть больше сотни. А на такой скорости, да зимой… Враз нос поморожу. А ему и так сколько всего пришлось пережить за последнее время. Нет, никаких высовываний!

На коленях держу сумку с открытым листом карты, высматриваю отмеченные мне перевалы. Михаилу только отмашку рукой даю, что и когда нужно фотографировать, да направление указываю. Внизу переваливаются волнами горные хребты, идём над ними с превышением почти в тысячу метров. Ниже снижаться просто опасно, памятуя слова Брусилова о возможном появлении противника на перевалах. Да и есть подтверждение словам генерала, есть. Так что летим как летим и ниже опускаться не будем. Держу режим, Миша фотографирует, я параллельно делаю отметки карандашом на карте.

Наконец-то проскакиваем горы, уходим на ту сторону Карпат, летим над знакомой мне по прежнему моему пролёту местностью. Самолётов противника в небе не видно, да вообще никого не видно. До знакомой мне реки и дороги немного не долетаем – по остатку топлива приходится разворачиваться. Но и возвращаться назад будем по прямой, петлять так, как мы это делали недавно над горами, нам уже не нужно. Свою работу сделали, какой-либо активности и продвижения войск внизу, на земле, не заметили. Похоже, не успели австрийцы свои войска перебросить, опоздали. Или разведка у немцев плохо сработала (хотя сам Брусилов уверен в обратном), или сбой дала хвалёная немецкая или австрийская военная машина. Да и ладно, отлично просто, и нам на руку.

Итак, выходит, у восьмой армии есть великолепный шанс практически беспрепятственно пройти через горы и вырваться на равнину в обходном манёвре.

А дальше то, к чему так рвался Брусилов – оперативный простор для корпусов и для конной терской дивизии… И обход Кракова…

Топлива нам хватило, и даже на посадке ещё что-то осталось в баке. Правда, на самой посадке я оплошал. Расслабился за полёт, забыл про вероятный лёд на верхнем крыле. С нижнего-то (мне прекрасно видно), весь лёд слетел, вот я и подумал, что и на верхнем то же самое. Оказалось, нет. Начал выравнивать, как обычно, а сопротивление-то высокое, скорость очень быстро и упала. Доли секунды, успеваю только понять ошибку, сообразить, и рявкнуть Мише что-то этакое, вроде: «Держись!!!». И рвануть ручку на себя. Хорошо хоть высота была небольшая, около полуметра. Вот с этого полуметра «Альбатрос» на снег и рухнул…

Если кто скажет, что полметра это мало, предлагаю испытать подобное на собственной шкуре. Много. Нам хватило. Но повезло – отделались разбитыми лицами и испугом. Я-то точно, а Миша даже и понять ничего не успел. Но крик мой услышал и среагировал сразу же. Успел упереться руками-ногами и изо всех сил прижаться к спинке сиденья. Ну и повезло, что не скапотировали. Винтом в снег упёрлись, хвост задрали и замерли на пару до-олгих мгновений в этом неустойчивом положении. А потом мягко так на хвост опустились. А если бы перевернулись, то головы бы себе точно посворачивали…

С трофеем тоже не всё так плохо, как на первый взгляд показалось. Поломанный пропеллер, искорёженные стойки колёс, два порванных в хлам дутика… Зато корпус и крылья целые… Ах, да. Ещё хвостовой костыль заломали.

Отошли чуть в сторонку, стоим молчим, переглядываемся, на разбитый аппарат смотрим. Миша фотоаппарат в руках стискивает, а я… А я каким-то чудесным образом не забыл свою сумку командирскую с картой прихватить. Кстати, а когда это мой товарищ успел подвесную отстегнуть? Не успел спросить. Пока рот открыл, пока откашлялся, тут знакомый автомобиль и подъехал, опередил бегущих к разбитому самолёту механиков.

— Живы, Сергей Викторович? — Брусилов далеко от авто не отходит, да тут и отходить не нужно, остановилась-то машина совсем рядом.

— Живы, — выдохнул и скривился от боли в разбитых губах. Завтра они у меня распухнут и буду я «варениками шлёпать». Но это ничего, главное нос цел.

— Слетали удачно? Сняли на плёнку?

— Так точно.

— Тогда коротко, буквально в двух словах. Что на перевалах? Докладывайте…

Пока говорил, механики наши парашюты из кабин выдернули, в машину загрузили, ну и мы следом. Брусилов мою карту рассматривает, о пометках расспрашивает. А говорил, в двух словах…

Остановились у передвижной фотолаборатории. Похоже, нас тут очень ждали. Ну, не нас, само собой, а плёнку. Потому как не успели подъехать, а двери уже распахнулись, и на снег прямо из кузова прапорщик спрыгнул, к передней дверке нашего «лимузина» подскочил, во фрунт вытянулся. Брусилов от доклада отмахнулся, да руку назад, к нам, протянул. Миша в неё аппарат и вложил.

Алексей Алексеевич время на обработку плёнки и печать снимков у прапорщика уточнил, да нас сначала к «Муромцу» нашему отвёз, парашюты выгрузить, а потом в санчасть. Обработали разбитые лица, помазали чем-то там, да и отпустили. Как раз и время возвращаться за фотографиями подошло. Вернулись, забрались в тесный фургон, начали просматривать ещё мокрые снимки. Попутно давал пояснения, что сверху видел. Шепелявил.

Ну а дальше нас в очередной раз довезли до самолёта и Брусилов к командующему в штаб фронта уехал. Карту мою с пометками прихватил. И даже спасибо за разведку не сказал.

Теперь сидим, ждём очередного указания на вылет…

Усидеть в самолёте всё же не смог, не хватило терпения. С ребятами обо всём уже сто раз переговорили, а тупо сидеть на рабочем месте, пялиться в стекло и молчать нет абсолютно никакого желания. Спрыгнул на снег и потопал на КП, благо тут идти-то всего ничего, пару десятков шагов от крайней (верхней) законцовки крыла.

Поднялся по крутой скрипучей лестнице наверх, вошёл внутрь. Отмахнулся рукой от вскочивших при моём появлении связистов-телеграфистов. Вчерашний дежурный сменился, сегодня другая смена руководит. Незнакомый подполковник покосился в мою сторону, кивнул головой на деревянное кресло у стены, состроил при этом извиняющуюся физиономию, а сам продолжил кого-то внимательно выслушивать в телефонной трубке. Потянулся за карандашом, начал что-то быстро черкать в журнале. Вроде как цифры какие-то…