Минимализм, как Торвальд и Пол определили суть нашего движения в манифесте, оказался идеальной идеей для каледонцев, а для меня, аквитанца, был болезненной явью. Главная мысль заключалась в том, что искусство призвано было быть отрешенным, никак не связанным ни с чем физиологическим, и потому, по определению, представляло собой нападки на чистый функционализм. Но при этом в манифесте черным по белому было прописано, что искусство призвано служить «величайшему удовольствию и высочайшей рациональности». Киберкомпьютеры главного консультативного комитета истратили уйму времени на то, чтобы попытаться разбить программу нашего движения в пух и прах, но с помощью отца Аймерика (который, кстати, очень увлекся этой работой) ребята ухитрились сделать ее пуленепробиваемой. В итоге Движение Минималистов было официально зарегистрировано и признано рациональной разновидностью каледонской философии.

Думаю, никто и не предполагал, что один из главных пунктов нашей доктрины возымеет такое большое значение. Это был пункт, суть которого сводилась к тому, что каждому человеку желательно идти путем проб и ошибок только ради того, чтобы набраться собственного опыта — в особенности в тех областях, в которых до него еще никто не экспериментировал. Аймерик сказал, что если в пору его с Брюсом и Чарли юности существовал минимализм, у них не возникало бы никаких сложностей с получением разрешения на вылазки в области Содомской котловины.

— Да, пожалуй, — согласился Каррузерс-старший. — И эти ваши вылазки могли бы принести много полезного.

Мы все собрались в главном зале, как всегда в последнее время, перед сном. Это чем-то напоминало общие посиделки у походного костра с песнями по кругу, шутками, рассказами.

Порой доходило и до политических споров, суть которых я постигал не без труда, хотя Маргарет потом их мне старательно расшифровывала. В тот день, о котором речь, никто и не подумал взять музыкальный инструмент и запеть. Все просто сидели и разговаривали, разбившись на небольшие группы. Я устроился в излюбленном уголке, Маргарет — на табуретке рядом со мной. Я обнял ее.

Аймерика это заявление изумило.

— Но я так думал, что ты был против наших походов, что тебе вообще не нравилось все, чем мы занимаемся.

Преподобный Каррузерс ухмыльнулся и отпил порядочный глоток пива.

— Естественно, не нравилось. В то время я был твердолобым старым свинтусом. Некоторым, знаешь ли, приходится десятки лет потратить на то, чтобы помолодеть душой, а кое-кому для этого и вообще требуется шоковая терапия.

Не так давно Кларити Питерборо было дано разрешение время от времени посещать Центр. В тот день она присутствовала на наших посиделках. Она сидела рядом с Аймериком и непрерывно поглядывала на него, словно он был ее телохранителем.

— И все же ты преувеличиваешь разницу между тогдашним временем и теперешним, — возразила она. — Будь честен, Лютер. Большая часть стычек между тобой и Аймериком проистекала из того, что двое мужчин жили под одной крышей.

— И не было женщины, которая могла бы примирить нас. Согласен. Я и сам об этом постоянно говорил, — признался Каррузерс. — Знаешь, а ведь я ни разу не поблагодарил тебя за то, что ты так часто навещала меня после того, как Амброуз — прости, но для мня в то время ты оставался Амброузом — уехал. Тогда мне было ужасно одиноко, и ты мне очень помогала, навещая меня.

Питерборо улыбнулась и вдруг помолодела лет на двадцать — тридцать.

— Мне это тоже было приятно. О, я знаю, что молодой проповеднице положено проводить много времени с наставником, но ты же знаешь, что чаще всего это выливается в то, что девушки превращаются в бесплатную прислугу. А ты помог мне сформировать мою собственную точку зрения на то, чем я призвана заниматься. Я на самом деле получала от тебя знания, поэтому, естественно, тянулась к тебе. Кроме того, только так я могла получать хоть какие-то новости об Амброузе.

Аймерик вздрогнул и напрягся так, словно в ягодицу ему вонзилась заноза.

Каррузерс-старший снова ухмыльнулся и отхлебнул еще больше пива.

— В общем-то, я так и предполагал.

И снова меня подвела моложавая внешность Аймерика. А ведь если учесть время, проведенное в анабиозе во время полета до Уилсона, да двадцать пять лет, прожитых там, где действие ультрафиолета было не таким зловредным, как на Нансене, да и вообще жизнь была несравненно легче, то получалось, что по возрасту он почти ровесник Кларити Питерборо.

Как раз в тот миг, как я сообразил, что это так и есть, Кларити сказала:

— О да. Мне было двенадцать, когда я по уши влюбилась в этого местного мятежного еретика. Так всегда бывает: хорошие девочки, получающие стипендии и прилежно выполняющие домашние задания, вечно влюбляются в умнющих плохих мальчиков.

— Знаете, — съязвил я, — а я впервые вижу, чтобы лицо моего друга приобретало такую экзотическую окраску.

Маргарет заехала мне локтем под ребра.

Торвальд взял лютню, Валери — гитару, они состроились и, к моему изумлению, сыграли и спели несколько баллад из репертуара группы «Серрас Верз», где я когда-то поигрывал.

Дуэт у них получился очень даже недурственный. Все с удовольствием слушали.

Потом Торвальд дал мне знак — пригласил к ним присоединиться. Я хотел было вежливо отказаться — уж очень мне нравилось, как они звучат вдвоем, и к тому же я сегодня дал два урока игры на лютне, да еще играл в классе для слушателей, и пальцы у меня устали. Неожиданно Валери изменилась в лице и, слегка заикаясь, проговорила:

— Н-неужели а-аквитанцы и вправду э-этим занимаются? Ходят в долгие по-оходы в лес только потому, что э-это приятно и кра-асиво?

— Да, Бетси, — ответил я. — Это трудно описать словами. Не объяснить, пока сам не попробуешь. А когда попробуешь — не сможешь рассказать другому, каково это.

Не знаю, может быть, мои собственные песни заставили меня вдруг затосковать по дому, а может быть, я просто подумал о том, что если бы не оказался здесь, то сейчас смог бы любоваться первыми весенними цветами на южном побережье Террибори или ловил бы форель в бурной горной речке.

Не знаю… Вполне возможно, мне просто захотелось услышать собственный голос, но я вдруг начал рассказывать о кое-каких своих приключениях во время вылазок с отцом двенадцатилетней давности. Рассказы мои, как мне показалось, всем пришлись по вкусу. А затем меня сменил Аймерик и поведал о своих странствиях по горам с Брюсом и Чарли. Так прошел почти час, и потом мне стало очень жалко, что я не уговорил Торвальда и Валери попеть еще.

Часто бывает так, что большое начинается с малого. На следующий вечер у всех возникло желание поговорить о том, что Пол именовал «художественным опытом». Большие пассажирские «коты» всегда оснащались прицепами-трейлерами на тот случай, если ехать надо было всю ночь и при этом возникала необходимость вынужденной стоянки. Из этого Пол сделал такой вывод: можно было бы без проблем арендовать пару «котов» с прицепами и прокатиться на них до Пессималей, проехать по одному из перевалов, заранее выяснив его местонахождение по спутниковой карте, и наконец, доехать до моря. Западное побережье Каледонии считалось относительно солнечным и, по местным меркам, теплым. Это означало, что погода там примерно такая, как в прохладный осенний день на одном из островков в полярных районах Уилсона. Решили, что можно будет пару дней порезвиться на берегу, поохотиться на кур или пособирать одичавшие растения, а потом вернуться назад другой дорогой. Все путешествие должно было занять около двадцати местных двадцативосьмичасовых дней, если бы мы вели машины только днем.