Короче говоря, в таких условиях было не до легитимизма, и Талейран обошел эту скользкую тему с таким мастерством, с каким это не сделал бы никто другой.

Помогло Талейрану и то, что премьер-министр Веллингтон явно симпатизировал ему. Они испытывали друг к другу чувство доверия, и это говорит о многом…

Разумеется, Талейран не был обычным послом. В отличие от других, он «имел контакты непосредственно с Луи Филиппом, переписывался с его сестрой Аделаидой»[511].

Естественно, все это делалось, минуя тогдашнего министра иностранных дел графа Луи Матьё Моле, бывшего до этого морским министром в кабинете герцога де Ришелье. Просто «Талейран не считал, что несчастный Моле имеет право вмешиваться в его дела»[512].

Ровно через две недели после прибытия Талейрана в Лондон (а за это время он успел провести множество частных встреч с Веллингтоном и его министрами) Моле, не сдержавшись, отправил послу весьма резкое письмо по этому поводу. В ответ Талейран написал:

Давайте будем откровенны друг с другом. Мы можем успешно решать проблемы только на основе доверия. Вы легко убедитесь в том, что я сообщаю вам все, кроме того, что не нахожу важным. Так я работал с Людовиком XVIII. Сегодня Франция не придерживается старых традиций и находится, как здесь полагают! в состоянии непрерывных изменений. Пребывая в одной из самых древних стран Европы, я исхожу из того, что надо положиться на течение времени. Спешка чужда англичанам, и они могут не заметить той весомости, какую мы хотим придать нашим предложениям[513].

Вскоре Моле заменили на генерала Ораса Франсуа Себастьяни де Ла Порта. При Наполеоне тот был неплохим боевым генералом, но вот дипломатом он выглядел, прямо скажем, никаким. И конечно же для Талейрана это ровным счетом ничего не изменило: он занимался своими делами и делал все так, как считал нужным, общаясь лишь с королем и его сестрой.

Бельгийская проблема

Главная проблема в тот момент шла от Бельгии. Дело в том, что Венский конгресс в свое время присоединил Бельгию к владениям голландского короля, и было создано единое Королевство Нидерландов. Но бельгийцы не смирились с этим и в ночь на 26 августа 1830 года подняли в Брюсселе вооруженное восстание.

После этого обстановка в Европе сильно осложнилась и сразу же выявились острые противоречия между ведущими державами. Например Франция была заинтересована в ликвидации объединенного голландско-бельгийского государства, угрожавшего ее безопасности на севере. По максимуму, Луи Филипп хотел бы присоединить Бельгию к своему королевству. Именно этим, кстати сказать, он и озадачил своего посла в Санкт-Петербурге герцога де Мартемара (тот должен был получить согласие на это русского царя). В случае неудачи этого плана в Париже рассчитывали на создание независимого бельгийского государства во главе, если это удастся, с подконтрольным Луи Филиппу человеком.

Англия, в свою очередь, всеми силами стремилась «не допустить захвата Бельгии Францией»[514].

При этом британцы также опасались вооруженного вмешательства в бельгийские дела России и Австрии. Но австрийцев целиком занимали собственные проблемы в Италии, а Николай I был крайне озабочен восстанием в Польше, начавшимся в ноябре 1830 года. В таких условиях Вене и Санкт-Петербургу было не до какой-то там Бельгии.

Талейран в этой ситуации выступал за решение голландско-бельгийского конфликта путем переговоров. По его мнению, должна была состояться конференция пяти держав — Англии, Австрии, России, Пруссии и Франции, и пройти она должна была не в Париже, а в Лондоне.

В результате ее первое заседание состоялось 4 ноября 1830 года.

В конечном итоге в Лондоне был подписан протокол о перемирии между голландцами и бельгийцами. Но это была лишь первая ступенька на длинной лестнице сложной и весьма продолжительной дипломатической борьбы. Главная задача Талейрана состояла в том, чтобы максимально ослабить потенциального противника на севере Франции. Он тогда писал в Париж: «Моя любимая идея — отделение Бельгии»[515].

22 ноября герцога Веллингтона на посту премьер-министра сменил 66-летний лорд Чарлз Грей, но это ничего не изменило: Талейран был в хороших отношениях и с ним, и между двумя политиками тоже установилось полное взаимное доверие.

В результате через полтора месяца после начала своей работы, а именно 20 декабря 1830 года, Лондонская конференция признала бельгийскую независимость.

По словам самого Талейрана, «это был огромный успех французской политики»[516].

Но в официальном Париже всё еще не отказались от идеи раздела Бельгии, а посему в конце ноября 1830 года в Лондон вдруг прибыл 45-летний граф Шарль Жозеф де Флао. Напомним, это был незаконнорожденный сын Талейрана. В то время он уже был генерал-лейтенантом и пэром Франции, и он приехал в Англию для тайного обсуждения совершенно иного плана решения бельгийского вопроса, одобренного министром Себастьяни.

Этот новый план заключался в том, чтобы оставить часть бельгийских земель Голландии, другую их часть передать Пруссии, а третью — самую значительную — вернуть Франции. За свое согласие Англия должна была получить Антверпен и устье реки Шельды.

Талейран был неприятно удивлен, так как считал, что де Флао приехал с «невразумительными» целями[517].

Конечно, он был рад видеть сына; «князь принимал в нем участие с детских лет и следил за его карьерой»[518]. Но сейчас Шарль сильно разочаровал своего родителя, так как явно пошел на исполнение поручения, идущего вразрез с его собственными планами.

Шарль де Флао после падения Наполеона долго жил в Англии, был женат на англичанке (баронессе Кейт) и знал многих влиятельных людей в английском правительстве. К тому же, как говорят, он «надеялся занять место посла в Лондоне после отставки отца»[519].

А вот Талейран был против нового появления англичан на континенте.

— Я скорее отрежу себе руку, чем подпишу договор, возвращающий англичан на континент, — говорил он.

Естественно, был он против и усиления Пруссии. А посему он открыто сказал Шарлю, что его действия опасны и не отвечают интересам Франции. Более того, они, по его словам, «не отвечали целям “разумной политики” и скорее напоминали интригу»[520].