– Как ты это делаешь? – спросила ведьма.

Хозяин не отозвался.

Когда рыба была готова, ведьма кликнула домового и тот не замедлил явиться – возник где-то за спиной, фыркнул, спросил:

– Уже?

– Попробуй.

Хозяин не заставил себя упрашивать, мигом уселся за стол, пододвинул к себе горячий противень. Какое-то время чавкал молча, потом проронил:

– Костлявая.

Ведьма вздрогнула, обернулась. Переспросила:

– Что?

– Рыба, говорю, костлявая.

– Да?.. – безразлично сказала она, думая совсем о другом. Она словно перенеслась в прошлое…

– Костлявая, – сказал Тин.

– Что?

– Ты костлявая. Сплошные мослы, – он пощекотал мизинцем ее голый живот, медленно провел ногтем по коже, коснулся груди. – Впрочем, не везде. Кое-где ты очень даже ничего.

– Я ведьма, – сказала она. – Я должна быть костлявой.

Он приподнялся на локте, заглянул ей в лицо, пытаясь понять, шутит она или говорит серьезно. Спросил:

– Правда?

– Да, – она улыбнулась. – Ты хоть раз слышал про ведьм-толстух?

– Слышал, – он навис над ней, поцеловал в губы, провел рукой по бедру…

– Подожди! – остановила она его. – Давай пока просто поговорим.

– А я хочу повторить.

– Ночь длинная.

– Жизнь еще длинней. И все равно ее всегда не хватает.

– Ты говоришь словно старик.

– А я и есть старик. Двадцатидвухлетний старик.

– Тогда я старуха.

– Двадцатилетняя костлявая старуха, – подхватил он.

Они засмеялись. Сцепили руки, обнялись. И долго лежали так, ничего не говоря, но все понимая без слов.

Высоко в небе мерцали звезды. И месяц – острый, новый – словно трещина в темном небосводе.

– А знаешь, – задумчиво сказала она, – я хочу, чтобы у меня родилась девочка.

– Ты не шутишь? – он коснулся губами ее губ и повторил, передавая свои слова изо рта в рот: – Не шутишь?

– Нет…

– Ты выйдешь за меня?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я ведьма.

– А я буду твой ведьмак.

– Нет.

– Почему?

– Я ведьма. Ведьма!

– Ну и что?

– Я не могу жить как все.

– А мы не будем жить как все.

– Нет, – она немного отстранилась. – Нет, нет, нет…

Он помолчал, потом заметил, как бы между прочим:

– И, вместе с тем, ты хочешь девочку. Дочь.

– Да, – она улыбнулась, представив маленькое розовое существо у своей груди. – Знаешь, я даже имя ей придумала.

– Какое?

– Я назову ее Таура.

– Таура? Неплохое имя. Но будет ли она счастлива без отца?

– У нее будет отец. У нее будет семья. У нее будет все.

– Это загадка?

– Для тебя может быть…

– Это еще вкусней, чем суп, – сказал домовой. – Эй… эй! Ты слышишь меня?

Ведьма повернулась к нему. В глазах ее стояли слезы.

– Что?

Домовой какое-то время потрясенно смотрел на ведьму, затем натужно сглотнул и произнес:

– Ты… плачешь… Плачешь? Но почему?

– Я уже старая, – прошептала ведьма, – я всегда плачу, когда вспоминаю…

– Знаешь, – домовой отвернулся в сторону, опустил глаза, – ведь кроме вас, людей, больше никто не умеет плакать. Разве только собаки. Иногда. И больше никто. Почему?

– Откуда я знаю?..

– Тебе плохо? – после минутного молчания спросил домовой.

– Да… Нет… Я не знаю… – ведьма смахнула влагу с ресниц, вытерла рукавом глаза. – Просто я не могу удержать слезы.

– Это так странно. И так страшно.

– Страшно, – согласилась ведьма и попыталась улыбнуться.

– Дварф никогда не плакал. И Урс тоже…

– А Вигор? – вырвалось вдруг у ведьмы.

– Вигор? Я плохо его знал. Я его немного боялся, ведь он колдун, настоящий колдун, хоть и однорукий. Знаешь, что он сделал?

– Знаю, – ответила ведьма. – Мне ли не знать?

– Он настоящий колдун, – задумчиво повторил домовой. – Сильный… Но я видел, как он плакал… Я видел…

– Где он сейчас? Он ушел? Куда? Когда?

Домовой задумался, почесал затылок.

– Мне сложно вспомнить, когда это случилось… Давно… Умер Кречет, и тогда колдун оставил свой дом. Дварф еще жил здесь, и перед тем, как Вигор ушел, у них был долгий разговор. Я не знаю о чем… Но когда? Десять лет назад? Пять?.. Нет, больше… И этой же осенью Дварф тоже ушел. Да!.. Потом он вернулся, пожил какое-то время и ушел опять. Куда? Я не знаю…

– А колдун?

– Вигор? Он… он… Раззерногригт говорил что-то. Да! Про деревню на юге. На юго-востоке. Маленькая деревня. Змеиный ручей…

– Что? Говори ясней!

– Не мешай, – домовой сердито отмахнулся, – я вспоминаю!.. Да-да! Селение возле Змеиного ручья, не то в устье, не то на истоке. Туда он и думал направиться.

– Он сейчас там?

– Откуда я знаю? Дай еще рыбы.

– Когда он ушел? Ты можешь вспомнить?

Домовой неожиданно поскучнел, зевнул, отмахнулся:

– Почему я должен вспоминать? Они все ушли и оставили дом умирать. И ты уйдешь… Дай поесть…

Ведьма еще какое-то время пыталась растормошить Хозяина, выведать у него какие-нибудь подробности, но все без толку. Домовой замкнулся, если и говорил, то только про еду, да еще жаловался на одиночество. Ведьме пришлось отступиться.

Прошло шесть дней.

Ведьма ловила рыбу, готовила, убирала дом, штопала постоянно откуда-то возникающие прорехи на одежде, наводила порядок в своей коллекции предметов, раскладывала их по бесчисленным карманам и кармашкам, распределяла вес… Часами бродила по лесу, собирала грибы, орехи, ягоды. Спускалась к реке. И каждый день она говорила себе: завтра ухожу! Но вечером находилась какая-то причина, чтоб остаться еще на день. То рыба, которая сушилась на солнце, вдруг оказалась вымоченной нежданным дождем, то Хозяин пропал куда-то на сутки – а уходить не попрощавшись ведьма не хотела, то еще что-то… Ведьма отлично понимала, что на самом деле она сама выдумывает эти причины, не желая покидать уютный, ставший уже родным, дом.

Она подружилась с бобрами. Часто спускалась к плотине, садилась на ствол поваленной осины и смотрела на студеную воду, перехлестывающую через край запруды. Зверьки привыкли к ее присутствию. Они уже не прыгали в воду, стоило ведьме появиться на берегу, а продолжали заниматься своими делами. Ведьма с интересом наблюдала за ними и иной раз засиживалась дотемна.