-А ей бы наверняка подтирал, она уже у нас, бл*дь, особенная…

-Рот свой закрой!

-Что здесь происходит? – не сразу узнав голоса, спрашиваю строго и пораженно застываю, осветив телефоном перекошенное от гнева лицо Ваньки Молодых и побледневшую Женьку Шумилину.

Мне требуется меньше минуты, чтобы сложить дважды два. Внутренности, будто кислотой обжигает шоком и горечью.

Я смотрю на этих двоих и поверить не могу. Просто отказываюсь. Разве можно на какого-то променять мою солнечную Ольку? Её тепло, её поддержку, любовь?

Знаю, изменяют даже самым лучшим, но ведь я видела, как Ванька на неё смотрит - будто она для него всё в этом мире. Такое не сыграешь.

Наверное, я до нелепости наивна, но я все ещё надеюсь, что ошибаюсь, и эти двое не крутят шашни за спиной моей девочки.

-Насть, ты все не так поняла, - словно прочитав мои мысли, лопочет Женька, нервно заламывая руки.

-Съ*бись отсюда! – рыкает на неё Ванька.

-Вань… - со слезами просит она о чём-то, а у меня чувство, что он её сейчас ударит.

-На х*й пошла! – чуть ли не орёт он, сжимая кулаки.

Женька всхлипывает, и зажав рот рукой, убегает к себе в палатку.

-И что это сейчас было? – кое-как справившись с шоком, устремляю на Молодых осуждающий взгляд. Он морщится, словно от зубной боли и сцепив руки в замок на затылке, с шумом выдыхает, запрокинув голову.

***

-Не смотри так, ты ни черта не знаешь!

-Так просвети, а то увиденное наталкивает на неутешительные выводы.

-Ты всерьёз думаешь, что я стал бы трахаться с кем-то на стороне?

-А что, ты какой-то особенный? – уточняю ехидно.

-Я нет, - усмехается он в ответ. – А вот Оля– да. Даже если бы не любил её, как сумасшедший, все равно бы поостерегся. Ты знаешь, кто её батя?

Он делает драматичную паузу. Я же пытаюсь сглотнуть вдруг образовавшийся ком. Даже мимолетное упоминание Долгова отдаётся во мне ноющей болью.

-Знаешь, что он мне сказал, когда мы с ней начали встречаться? «Обидишь мою дочь, тебе и всей твоей родне п*здец!» - продолжает Ванька, ухмыляясь своим воспоминаниям.

-Так все отцы говорят, - замечаю снисходительно, ничуть не впечатлившись. Ибо слишком пафосно, чтобы принимать за аргумент, хоть и знаю, на ветер Долгов угроз не бросает.

-Все, - соглашается меж тем Молодых,- но не у всех есть такие возможности, как у Сергея Эльдаровича, а главное – не все так топят за своих детей, как он.

-Ну, окей, допустим. Что тогда у вас за разборки с Шумилиной? – не видя смысла ходить вокруг да около, спрашиваю в лоб.

-Это старые дела. Ещё до Оли.

-Какие у тебя могут быть «старые дела» с её подругой детства, когда она тебя чуть ли не с первого класса любит?

-Тебе не кажется, что ты немного неправильно расставляешь акценты? – язвит он, начиная закипать. – Может, надо спросить, какого х*я подружка детства, зная про эту любовь, имела со мной какие-то «дела»?

Надо признать, об этом я не подумала и теперь охренивала.

-Дошло, наконец?

-Дошло, - огрызаюсь беззлобно. – Но я не понимаю, почему ты не сказал ей, что она пригрела на груди змею. Это ведь предательство.

-И как ты это себе представляешь?

-Что значит, как я себе это представляю? Нормально представляю! – возмущение и чувство справедливости неслись у меня впереди разума, поэтому я получила вполне закономерный ответ.

-Ты вроде на дуру не похожа, а такую по*бень несёшь… - закатив глаза, качает Ванька головой, словно большей чуши никогда не слышал.

Но мне глубоко фиолетово, что он там подумает. Возможно, и стоило поразмыслить над нюансами, прежде, чем призывать к действиям, но мы не о какой-то Маше Табуреткиной говорим, а о моей лучшей подруге. Само собой, меня захлестывают эмоции. Объяснять это, конечно, не вижу смысла, поэтому просто осаждаю:

-Не хами! Мне в вашем грязном белье копаться вообще не в кайф.

-Не копайся.

-Нет уж, Ванечка, будь любезен объясниться.

-А что тут непонятного? Я вообще поначалу был не в курсе, что Олька по мне сохла. Она же, знаешь, какая…

Знаю. Прохода, даже истекая кровью, скажет, что облилась вином. Но Молодых все равно баран, раз ничего не понял за столько лет.

-Поэтому я думал, что это скорее она сука, раз на подружку и то, что та пережила, ей чхать.

-Ты серьёзно?- вырывается у меня смешок.

-Да-да, я – долбо*б! Можешь не смотреть так. Но тогда я ещё не знал, что она за человек. А потом… поздно стало. Все так запуталось, что не распутать, только рвать. А я рвать не хочу. Не хочу, чтоб ей было больно, не хочу, чтоб она почувствовала себя преданной теми, кому доверяла больше всего. И, если уж почеснаку, боюсь её терять, - признавшись в этом, он будто сдувается, и с него лоскутами сползает маска крутого пацанчика, которому все нипочём. На поверхности же остаётся страх и отчаяние. Мне неловко видеть его таким… эмоционально-обнажённым. Но я вдруг отчетливо понимаю, что мы с ним в одинаково – безвыходном положении, связавшись по незнанию не с теми людьми.

-Почему ты думаешь, что она не поймёт? – спрашиваю, чтобы ещё раз убедиться, что, скрыв правду о Долгове, поступила правильно.

-Она поймёт и даже простит, но все равно пошлёт обоих на х*й! Потому что не станет выбирать между близкими людьми, не станет делиться ими, даже если это случилось по ошибке. Она слишком гордая, чтобы принять то, что её подружка знает ту мою сторону, которую должна знать только она. Я для неё перестаю быть, скажем так, эксклюзивом, - невесело ухмыльнувшись, он замолкает и устремляет взгляд на светлеющий горизонт.

Рассвет мы встречаем в тишине, погруженные каждый в свои мысли. Я жалею, что оказалась здесь так не вовремя. Ванькина тайна вкупе с собственной давит на меня неподъемным грузом. Дятел в моей голове просыпается и начинает с новой силой отбивать свою песню:

«Как теперь быть? И что делать?»

Я не хочу быть сообщницей этих двоих и их грязного секрета. Не хочу, чтобы рядом с моей подругой была такая тварь, как Шумилина. Не хочу снова что-то скрывать и делать вид, что все в порядке. Я не смогу так, находясь с ними в одной компании. Но и рассказать Ольке, что все это время её обманывали самые близкие люди, причинить ей такую боль? Нет. Я не могу. Не могу поставить её перед выбором гордость-любовь. Потому что знаю, Ванька прав: она не смириться, скорее его из своей жизни вместе с сердцем вышвырнет.

Размышляя обо всем этом, мне хочется плакать. Ну, почему я постоянно должна решать такие сложные задачи? Что я такого сделала, что жизнь регулярно проверяет меня на вшивость.

Разве это справедливо?