Более того, Касс утверждает, что это инстинктивное отвращение надежно указывает на то, что нам следует принимать, а что отвергать. Есть что‑то ужасающее в армии одинаковых людей — клонов или в химерах — полулюдях — полуживотных. В век, когда технология может дать нам так много, писал Касс, «только отвращение еще, может быть, призывает нас защитить глубинную человеческую сущность. Мелки те души, что разучились содрогаться от ужаса».

Надо сказать, что подобные аргументы выдвигают не только теологи и философы. В январе 2006 г. президент Джордж Буш призвал к запрету «гибридов человека и животного» и добавил, что «человеческая жизнь — дар творца; от этого дара нельзя отказываться, его нельзя обесценивать или выставлять на продажу». Сенатор от Небраски Сэм Браунбек стал автором законопроекта о запрете химер, где говорилось, что «химеры могут поставить под угрозу уважение к человеческому достоинству и единство нашего биологического вида».

Игры с сутью человеческой природы — к примеру, введение мыши клеток человеческого мозга или модификация генов оплодотворенной яйцеклетки — означали бы унижение человеческой природы. Как говорит Роберт Джордж, политолог из Принстона и член бушевского Совета по биоэтике, «можно быть полноценным человеком или не быть им, третьего не дано».

Чтобы хоть как‑то разобраться в этих спорах и противоречивых доводах, полезно еще раз оглянуться на историю генетически модифицированной E. coli. Тридцать лет назад изменение E. coli представлялось вызовом и даже оскорблением природе, если не Богу. Искусственное изменение гена отрицало миллиарды лет эволюции. Сегодня это никого это не волнует. Забытая E. coli с генами, позаимствованными у сотен других видов, включая и человека, сидит себе спокойно в биореакторах и лабораторных колбах. E. coli голодает и страдает, вырабатывая чуждые ей белки. Тем не менее она давно уже не вызывает «мудрого отвращения». В средствах массовой информации вы не увидите кампаний с призывами уважать целостность E. coli как биологического вида и бороться с унижением человеческой природы, проистекающим от того, что человеческие гены вводят в бактерию. Трудно представить, чтобы кто‑нибудь сегодня отказался от предписанного врачом лекарства только потому, что оно является продуктом нечестивого союза человека и микроорганизма.

Как может наш страх перед разрушением границ между видами быть таким сильным и одновременно таким переменчивым? Дело в том, что его причина кроется вовсе не в каком‑то глубоком и неопровержимом жизненном факте. Это всего лишь привычка. Каждый из нас с детства становится интуитивным биологом. Младенцы быстро учатся различать живое и неживое — и, соответственно, ожидать от них разного. Так, камни падают под действием силы тяготения, но муравей ползет, куда захочет. Взрослея, дети учатся различать типы живых существ — растения и животных, к примеру, или кошек и собак. Каждая разновидность живых организмов обладает собственной сущностью, невидимой силой, определяющей ее действия. Интуитивная биология приходит к детям сама собой, без специального обучения. И для взрослых отношение к жизни именно с этих позиций становится привычкой.

Возможно, интуитивная биология возникла как адаптация человеческого сознания — такая же, как язык или цветовое зрение. Возможно, она помогала нашим предкам систематизировать знания об окружающем мире. Чем больше было у наших предков знаний о животных и растениях, тем легче им было искать пищу и выживать. Они могли заранее предсказать, где в определенное время года можно встретить антилопу гну или когда лучше всего искать клубни в земле; могли определить, какие фрукты ядовиты, а какие вкусны. Наши предки были глубокими знатоками мельчайших различий между видами, таких как цвет и расположение пятен на шкуре. Подобные различия могли означать разницу между жизнью и смертью, между спасением от голода и отравлением.

Корни наших представлений о единстве вида — в интуитивной биологии. Одной мысли о нарушении барьера между видами достаточно, чтобы вызвать у человека сильные эмоции. Поразительно, но некоторые древнейшие произведения человеческого искусства изображают именно химер. К примеру, около 30000 лет назад неизвестный скульптор на территории нынешней Германии вырезал из куска слоновой кости женщину с львиной головой. Этот образ, увиденный, возможно, во сне или трансе, должно быть, был полон глубокого мистического смысла и для автора, и для всех, кто его видел. Он размывал суть биологического вида. Нарушая правила интуитивной биологии, он обретал магические свойства. В истории человечества магические химеры появлялись вновь и вновь, включая и собственно Химеру — чудовище из греческой мифологии, помесь козы, льва и змеи.

Но современная биология бросает вызов нашим интуитивным представлениям. Биологические виды сегодня — вовсе не неизменные сущности, а продукт эволюции. Дарвин объявил, что человек произошел от обезьяны, которая, в свою очередь, произошла от более древних млекопитающих… и так далее до слепых бесчелюстных рыб. За нарушение правил интуитивной биологии Дарвин был превращен в химеру: карикатуристы нередко рисовали его с бородатой человеческой головой и волосатым телом обезьяны.

В 1896 г. Герберт Уэллс использовал эти вечные опасения в романе «Остров доктора Моро» (The Island of Dr. Moreau). Его герой доктор Моро, погнавшийся за научными знаниями и потерявший при этом всякое представление о морали, хирургически соединял различных животных в чудовищные человекоподобные создания.

«Но ведь это ужасно!» — заявляет рассказчик доктору Моро. Злодей отвечает: «До сих пор меня никогда не беспокоила нравственная сторона дела… Изучение природы делает человека в конце концов таким же безжалостным, как и сама природа»[32].

Уэллс наказал Моро за разрушение границ восстанием созданных им монстров. «Остров доктора Моро» — пророческая книга, особенно если учесть, что написана она была еще до открытия генов. После того как ученые разобрались в ДНК, именно она стала новой сущностью жизни. Сегодня подлинная суть человека — в его генах. Возникновение при зачатии конкретного генотипа становится началом новой жизни. ДНК сегодня определяет и сущность биологического вида; это то, что отличает вид от других. Так появился ужас от мысли о смешении генов разных видов — особенно таких непохожих, как человек и E. coli. Генная инженерия нарушает мощный закон, помогающий нам систематизировать окружающий мир. Разграничение видов — не дело человека. Человек, нарушающий эти незыблемые границы, создает чудовищ и выпускает в мир неописуемые ужасы.

Но интуитивная биология появилась не потому, что она верна, а потому, что полезна. Она позволяла нашим предкам принимать верные решения на основе той информации, которую они могли собрать в окружающем мире; эти решения повышали шансы человека на выживание и продолжение рода. Но интуитивная биология не всегда может служить надежным проводником к истине, к глубоким тайнам жизни. К примеру, в чем суть E. coli как вида? Она не в том, что это безобидный микроорганизм, который питается сахаром и умеет образовывать жгутики. В пределах этого вида можно найти агрессивных защитников кишечника, охраняющих его от болезнетворных бактерий. Встречаются и патогенные штаммы, вооруженные такими приспособлениями, которых вы не увидите у штаммов безвредных. Некоторые штаммы ведут двойную игру — они относятся к разряду полезных, но тоже снабжены теми самыми генами, которые превращают остальных в убийц. А многие из этих штаммов эволюционировали благодаря тому, что их инфицировали вирусы, которые без всякого почтения относятся к столь любимым нами видовым границам. Вообще, не существует какой‑то неизменной сущности, которая объединяла бы всех E. coli.