Фетнат сдерживается и не прерывает девушку.

— Приходит доктор, он осматривает меня и говорит, что я поправлюсь. Что мое здоровье улучшится. Но я знаю, что он лжет. Я прошу всех членов семьи подойти ко мне поближе. У меня болит все тело. Мои мышцы словно горят в огне. Я вся как будто покрыта ожогами. Это пролежни, я слишком долго лежала неподвижно в постели. Малейшее движение вызывает такое ощущение, словно с меня заживо сдирают кожу. Я вижу свои руки, они совсем старые, с коричневыми пятнами, с потрескавшимися ногтями. Врач одет по моде прошлого века. Он в сюртуке и в маленькой круглой шляпе. У моих детей и внуков светлые волосы. На левой руке у меня кольцо. Я замужем. У меня нет груди, у меня волосы на подбородке. У меня… пенис.

Снова долгое молчание.

— Я — мужчина. У меня седые волосы, мне много лет. Я узнаю язык — это русский.

— Кто вы?

— Старый русский врач, который скоро умрет.

Фетнат невольно обращается к Кассандре на «вы», словно перед ним не юная девушка, а почтенный старик.

— Я просил вас просто вспомнить свое детство. Расскажите о нем.

Кассандра Катценберг дрожит.

— Зачем? Этот врач, утверждающий, что вылечит меня, болван. Я лечил других, а меня вылечить не сумели. Какая ирония!

— Сапожник часто ходит без сапог.

— Я кашляю, я кашляю все сильнее. Я думаю, что у меня туберкулез. У меня все тело болит. Но я рад тому, что семья собралась вокруг меня в последние минуты. Я их люблю. До этого дня дожило около десяти членов моей семьи. Я помню, как я их растил, одного за другим. Я помню, какова моя профессия. Я помню свое имя. Давид. Я помню свою фамилию. Каминский. Я кашляю. Я ненавижу кашель, он обжигает мне бронхи.

— Хорошо. Просыпайтесь, доктор Каминский, то есть просыпайся, Царевна. Ты проснешься, когда я скажу «ноль». Три… Два… Один… Ноль.

Кассандра открывает глаза. Она хрипит, словно очнулась после кошмарного сна. Фетнат Вад раскуривает длинную трубку с чашкой в виде головы пирата и выпускает несколько клубов синеватого дыма.

— Малышка, у тебя проблемы. В твоей жизни есть большая черная дыра. С тринадцати лет и до… твоей смерти в предыдущей жизни все стерто. Словно провели магнитом по кассетной ленте. Ты вспоминаешь теракт и летишь в яму, из которой попадаешь прямо в прошлую жизнь. Мы называем это дырой во времени. Это очень редко бывает.

Фетнат садится в кресло-качалку и задумчиво раскачивается.

— Обычно перед каждым новым рождением образуется провал в памяти. Чтобы ты не тащила за собой всю боль, все страхи, все неврозы предыдущих жизней. У тебя этой пропасти нет.

Он снова раскуривает трубку.

— То есть ты переходишь от одной жизни к другой без защитного барьера забвения, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Кассандра вспоминает фразу, прочитанную в книге матери: «Прямо перед рождением младенца ангел прижимает палец к его губам и шепчет: „Забудь все свои прошлые жизни, воспоминания о них не должны смущать тебя в жизни настоящей». И над верхней губой новорожденного остается ложбинка"».

Пошатываясь, она поднимается на ноги.

Хорошо. Никто не может мне помочь.

Фетнат не знает, что я видела множество других своих воплощений. Он открыл окно, и я увидела не только то, что было вблизи. Я увидела и то, что находилось далеко, то, что случилось очень давно.

Я видела… не только смерть доктора Давида Каминского, но и людей обоих полов эпохи Средних веков и Античности, все они раньше были «мной». Я помню доисторических людей, и даже тех, кто населял землю еще раньше. Когда я сражаюсь, мне дает силы мой предок-примат, чья память живет у меня под кожей.

Она вспоминает изречение:

«Ты — бездонный колодец…»

И цитату из книги своей матери:

«Избыток чего-то одного означает нехватку другого».

Кассандра Катценберг в одиночестве бродит по свалке и доходит до горы игрушек. Она залезает вверх по куче кукол, берет в руки одну из них и начинает рассматривать.

За спиной девушки раздается голос:

— Это Барби.

Ким Йе Бин широко улыбается.

— Знаешь такой анекдот: человек заходит в магазин и спрашивает: «Сколько стоит Барби-дачница?» Ему говорят: «Тридцать пять евро». — «А Барби, которая едет на бал?» — «Тридцать семь евро». Покупатель показывает на Барби, которая стоит сто девяносто девять евро, и спрашивает, что в этой кукле такого особенного. Продавец отвечает: «Это Барби в разводе…» «Почему она дороже, чем остальные?» — спрашивает клиент. «Потому что к разведенной Барби прилагается машина Кена, дом Кена, бассейн Кена и так далее».

Кассандра не смеется.

Он любит готовые фразы. Он любит анекдоты потому, что это в конечном счете набор готовых фраз. Орландо прав, такая уловка позволяет не разговаривать по-настоящему, а производить ртом какие-то звуки, просто для самоуспокоения. Поговорки, анекдоты, изречения — это замороженные мысли, интеллектуальный «фастфуд», берешь готовый продукт и занимаешь рот. Но я знаю значение мыслей и слов. Их надо экономить, тогда они приобретают ценность. Если надо запомнить какой-нибудь девиз, то вот такой: «Если твои слова не интереснее тишины, молчи».

Кассандре хочется бросить Киму в лицо эту фразу, но она чувствует, что момент для этого неподходящий. Она понимает, что юноша рассказал анекдот только для того, чтобы наладить с ней контакт, и удерживается от вербального плевка.

— Ты не в настроении, Царевна? Я знаю еще одну гору, которая может тебя заинтересовать. Из настоящих фарфоровых кукол прошлого столетия. Ну, таких, которые дорого стоят. Большинство из них разбиты, но при помощи клея и капли терпения им можно вернуть молодость.

Кассандра оборачивается и удостаивает его взглядом:

— Сейчас мне хочется почитать книги.

Он пожимает плечами и жестом приглашает следовать за собой. На его майке каллиграфическим почерком выведено: «Любовь — это победа воображения над разумом». Фраза заставляет Кассандру задуматься.

— Спасибо за помощь у цыган, — говорит она.

— Я в таких вопросах бываю иногда чересчур щепетильным.

— А Наталия, это кто?

— Подружка.

Кассандра едва не проваливается в глубокую лужу.

— Вы занимались любовью?

— Ты любопытная, Царевна. Тебе что за дело?

Они осторожно переходят топкое место, перешагивая через рытвины.

— Ну ладно, мне скрывать нечего. Мы хотели, но не смогли. Проблема в том, что ее родители решили заставить меня тут же жениться, но я против обязательств в семнадцать лет. Кстати, мне кажется, я вообще против окончательных обязательств, в любой области. И в работе, и в чувствах, и в выборе родины, и в выборе семьи, и даже в выборе друзей. Я считаю, что пара — это скорее наложение, чем слияние. Надо иметь возможность выйти из этого положения так же легко, как вошел.