Увязая в грязи, Анжелика дошла до дома, где остановилась королева, с намерением разыскать мадемуазель де Монпансье. На скамье возле входной двери она увидела продрогшую, несчастную мадемуазель де Лавальер. Рядом топтались два или три слуги и молодая свояченица Луизы, хмурая и сонная. Анжелика была так тронута отчаянием брошенной фаворитки, что невольно остановилась и заговорила:

— Что вы здесь делаете, мадам? Вы умрете от холода.

Луиза подняла голубые глаза, казавшиеся слишком большими на ее восковом лице, и вздрогнула, будто бы пробуждаясь ото сна.

— Где король? — спросила она. — Я хочу его видеть. Я не уйду отсюда, пока не увижу его. Где он? Скажите мне, пожалуйста.

— Я не знаю, мадам.

— Нет, знаете, я уверена! Вы знаете…

В порыве жалости Анжелика взяла протянутые к ней худые и заледеневшие руки в свои.

— Клянусь, я не знаю, где находится король. Я не видела Его Величество… даже и не помню, когда я его видела в последний раз. И клянусь вам, что ему нет до меня никакого дела. Это чистое безумие — оставаться на улице в такую холодную ночь.

— Я без конца повторяю Луизе то же самое, — простонала юная свояченица, — она совсем измучена, да и я тоже. Но она настаивает на своем.

— Разве вам не отвели комнату в деревне?

— Отвели, но она хочет во что бы то ни стало дождаться короля.

— Хватит глупостей!

Анжелика решительно взяла молодую женщину под руку и заставила ее встать.

— Прежде всего вы должны согреться и отдохнуть. Король огорчится, если увидит, что вы стали похожи на привидение.

В доме, где была отведена комната для фаворитки, Анжелика развила бурную деятельность: сразу же приказала лакеям разжечь пожарче огонь в очаге, положить грелки на влажные простыни и приготовить травяной чай. Затем уложила в постель Луизу, которая уже не могла сопротивляться напору мадам дю Плесси. Накрытая многочисленными одеялами, фаворитка казалась особенно хрупкой. Эпитет «тощая», которым ее когда-то наградил желчный памфлетист, теперь не казался преувеличением. Она была просто кожа да кости. Мадемуазель де Лавальер находилась на седьмом месяце беременности. Пятая беременность за шесть лет. В двадцать три года за ее плечами остался самый удивительный любовный роман, который только можно было себе представить, а впереди ждала долгая жизнь и горькие, еще непролитые слезы. Тогда осенью, верхом на лошади, Лавальер сверкнула в последний раз, как падающая звезда. Сегодня ее невозможно было узнать, настолько сильно она изменилась.

«Вот до чего может довести женщину любовь к мужчине», — подумала Анжелика, и в ее груди вновь вспыхнул гнев.

Вспомнив откровения Баркароля, рассказывавшего о соперницах, мечтавших отравить Луизу, Анжелика вздрогнула.

Она села в изголовье кровати и своими сильными уверенными руками взяла хрупкую ладонь со ставшими слишком большими кольцами.

— Вы такая добрая, — прошептала Луиза. — А мне говорили…

— Зачем слушать все, что говорят? Вы только причиняете себе ненужную боль. Я тоже бессильна против злых языков. В этом я похожа на вас…

У Анжелики чуть не сорвалось с языка: «Такая же дура. Сама того не желая, стала ширмой для тайной связи». Но зачем говорить об этом? Зачем направлять ревность Луизы в другую сторону? Рано или поздно она обнаружит измену и предательство, которые ранят ее особенно сильно, потому что будут исходить от лучшей подруги.

— А теперь спите, — прошептала Анжелика. — Король любит вас.

Из сострадания она произнесла единственную фразу, способную унять боль этого измученного сердца.

На губах Луизы появилась печальная улыбка.

— Он никак не проявляет своей любви…

— Как можно так говорить? Разве Его Величество не выказал свою привязанность, одарив вас титулами и землями? Нет сомнений, король желает вам только добра. Отныне вы — герцогиня Вожур, и ваша дочь не вырастет незаконнорожденной.

Фаворитка покачала головой. Слезы из ее закрытых глаз струились по вискам. Несчастная женщина, героически скрывавшая каждую беременность, платила за это слишком высокую цену. Она была вынуждена смотреть, как у нее забирают детей в первые минуты после рождения, она даже не имела права оплакать смерть троих сыновей. Появлялась на балах с веселой улыбкой, чтобы обмануть окружающих и хоть как-то сгладить ту постыдную ситуацию; в которой она оказалась. Вдруг ее во всеуслышание объявили матерью дочери короля, хотя никто даже не поинтересовался ее мнением, не узнал, согласна ли она носить такое звание. Между тем весь двор судачил о том, что король намерен вернуть из ссылки маркиза де Варда, чтобы женить его на своей бывшей фаворитке.

Слова утешения, ободрения, советы были напрасны — уже поздно. Анжелика замолчала и лишь держала руку Луизы в своей до тех пор, пока та не заснула.

Вернувшись к дому, где ночевала королева, Анжелика увидела свет в окне. Она представила себе испанку, которая тоже ждала короля. В истерзанной душе королевы рождались предположения, одно страшнее другого, она представляла супруга в объятиях Лавальер, в то время как бедная Луиза большую часть ночи томилась здесь же, под окнами.

Зачем разглашать имя их настоящей соперницы? Зачем добавлять еще одну каплю яда в уже отравленную микстуру?

У мадам де Монтеспан были все основания спокойно спать в своем гнездышке из сена. Она отлично знала, что маркиза дю Плесси никому ничего не скажет.

* * *

Шарлеруа, Армантьер, Сен-Вину, Дуэ, Ауденарде, форт Скарп, Куртре — крепости и города падали, как карточные домики.

Короля и королеву Франции встречали с помпой. Эшевены[68], стоя под балдахином, обращались к ним с речью, после чего по улицам, устланным коврами, королевская чета направлялась в одну из старинных северных церквей, украшенных каменными кружевами, с острыми, как стрелы, шпилями, устремленными в набухшее дождем небо, чтобы послушать благодарственный молебен Те Deum.

Между молебнами война судорожно сотрясала горизонт пушечными залпами и мушкетными выстрелами. Городские гарнизоны огрызались, предпринимали отчаянные, порой кровавые вылазки. Но войска испанцев оказались малочисленными, а Испания была далеко. Отрезанные от помощи, под давлением местных жителей, которые не собирались терпеть муки голода ради славы завоевателей, испанцы сдавались.

Под Дуэ лошадь одного из королевских гвардейцев была убита рядом с государем. Людовик XIV, не раздумывая, рисковал головой. Его пьянил запах пороха. Однажды он лично возглавил передовой эскадрон.

Начав осаду Лилля, Его Величество каждый день спускался в окопы, как простой гренадер, чем приводил в смятение придворных. Как-то раз мессир де Тюренн, увидев короля, осыпанного разлетевшейся от упавшего неподалеку ядра землей, пригрозил оставить пост, если государь не прекратит вести себя неосмотрительно. Но король, который находился впереди своих войск и почти достиг палисада, не стал отступать на глазах у всей армии. Тогда маршал дю Плесси-Бельер предложил ему: «Давайте поменяемся шляпами, сир: испанцы будут целиться в ваш плюмаж и ошибутся».