Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде.Конфиденциально:

"Я вам, писал уже, ваше преосвященство, о пожеланииздешних министров, дабы русскому государю был вручен орден Золотого руна, наивысшийв Испании. Я отвечал тогда, что орден сей вручается лишь истинным католикам.Однако принужден возвратиться к сему вопросу, ясно увидав полезность такогодействия по отношению к юному императору. Царь русский увидит, что ему делаютто, чего не сделали ни одному европейскому монарху, которого религия отличаетсяот римско-католической. Наши враги узнали бы, что наша монархия находится всоюзе со здешней, сила которой не перестает мозолить им глаза. Правда, чтопротивно нашим статутам еретику давать наш орден Золотого руна, но есть большоеразличие между еретиком и схизматиком-греком. Кроме того, нужно иметь в виду,что дело идет о монархе; а так как папа в свое время разрешил, наградитьорденом Мальты фельдмаршала Шереметева, его святейшество, конечно, незатруднится дать нужное разрешение и для царя, потому что чрезвычайнонезначительно различие между верованием русским и нашим. Для убеждения вас вэтом расскажу следующее: между мною и графом Братиславом зашел спор о том,истинно ли жертвоприношение, приносимое русскими на их литургии, и их епископыи священники действительно ли таковы на самом деле. Граф поддерживал противноемнение, я был на стороне русских. Пять месяцев тому назад я об этом писал вРим. Решение, которое я получил оттуда, состоит в следующем: епископы исвященники русские суть таковы поистине; они освящают хлеб и вино так жедействительно, как и наши; и когда у нас нет католической мессы, мы исполняемзаповедь церкви относительно праздника, слушая литургию русскую.

Как писал в своем трактате мой доминиканец, капеллан отецРибера, «не стена, но тонкая перегородка разделяет две церкви. Те же таинства,почти те же догматы, чисто внешнее различие в образах, соперничество вюрисдикции, которое уничтожится само собою, как скоро Москва займет в иерархиипочетное место, так худо занимаемое Византией. И какую бессмертную славустяжала бы Россия, восстановив на Востоке единство веры!»

Трактат сей отец Рибера направил митрополиту НовгородскомуФеофану Прокоповичу, однако тот оставил его без ответа. И не удивительно, ибосей иерарх откровенно склонен к лютеранству! Вообще, пока он стоит во главеСинода, об объединении не может быть и речи. Этот человек — смелый иобразованный, враг католической религии, хотя и учился на протяжении многих летв Риме. Он имеет почти неограниченное влияние на русский клир. Русские прелатыпока не намерены вдаваться в обсуждение вопроса об объединении. МитрополитНовгородский избегает этой темы и не желает обсуждать вопросы, касающиесярелигии.

Единственным способам приступить к переговорам обобъединении церквей было бы прежде всего добиться удаления от дел митрополита ипоставить на его место во главе Синода прелата, способного рассуждать здраво,такого, с которым можно было бы спокойно вести эти переговоры, а таких прижелании можно было бы найти немало.

Полагаю, нам следует постепенно выяснить, кто из знатныхрусских людей склоняется к объединению и желает его, каким образом можно былобы осуществить его.

Необходимо, чтобы здесь был человек, облеченныйнедвусмысленным доверием папы, человек ученый и осторожный. Дабы переговорыразвивались успешно, надобно, чтобы к его царскому величеству обратились нашгосударь, император австрийский, его святейшество и король Польши и призвалиего царское величество всячески содействовать доброму начинанию.

В этой связи вручение русскому государю ордена Золотого рунапредставляется мне важным шагом. Я должен также сказать вам, что царь,добиваясь ордена Золотого руна от короля нашего государя, тем самым дает знать,что он не признает другого магистра этого славного ордена, кроме еговеличества, то есть признает за королем нашим в некоторой степени решать участьгосударя Московии!"

Березоньку мне жалко -

К зиме вся облетит.

На дне реки русалка

Красивая лежит.

Лежит она, не знает,

Жива иль не жива,

И тело оплетает

Плакучая трава...

Певунья вдруг умолкла. Даша приоткрыла смеженные глаза, сусилием подняла голову, неохотно возвращаясь к действительности.

Огляделась. Она сидела на лавке в укромном уголке просторнойсветлой комнаты, уставленной подставами с пяльцами, прялками, подушечками скоклюшками, длинными столами с разложенными на них штуками холста, сатина идругих материй. Вокруг столов и прялок расположились на скамеечках илитабуретах девушки и женщины в простых сарафанах, аккуратно упрятав волосы подповязки, и шили, вышивали, плели кружево, пряли кудель.

Даше потребовалось несколько мгновений сообразить, где она.Да ведь это девичья! Девичья в Горенках, все в тех же проклятущих Горенках, гдепозапрошлой ночью...

Она зажмурилась, уткнулась в сгиб руки.

Не думать. Не вспоминать.

Вот уже вторые сутки Даша твердила это себе беспрерывно,однако вспоминать было не о чем. Случившееся она не могла воскресить всознании, даже если бы захотела. Первый день так и провела в полубеспамятстве,металась по кровати, тихо точила слезы, которые не приносили успокоения, илилежала недвижимо, вперив взор в одну точку, потом снова принималась оглядыватьсвое опоганенное тело, и все чаще мысли ее, сперва разрозненные, бессвязные,начинали обращаться к одной думе. Часто бывает, что всходы нежной, слабойповилики, взойдя вокруг крепкого стебля, сползаются к нему в поисках опоры,обвивают, все теснее сжимая вокруг него свои объятия, и вот уже догадатьсяневозможно, какое растение поддерживает их. Оно сплошь повито тугими стеблями,возможно, задавлено, загублено этими объятиями, и только повилика жадно и в тоже время невинно раскрывает навстречу солнцу и свету свои нежно-розовые илибелые цветочки... Так все, все в израненной, измученной, дошедшей до пределастраданий и унижений душе вдруг онемеет, застынет, раскрываясь только мыслям осмерти.

К ней никто не заходил, ее не звали к столу, Даша так иизбыла день, не чувствуя голода. Боялась засыпать, гнала сон, однако оноказался милосерден и не принес с собой никаких кошмарных видений. Вот развечто под утро Даша вдруг приснилась себе маленькой девочкой — Данькой, бегущейпо тропке меж высоких сугробов к речке Воронихе. Чуть впереди нее торил тропкубратец Илюша — но не тот угрюмый, мужиковатый, вечно озабоченный хозяйственнымихлопотами, каким она его видела в последний раз, а мальчишка лет двенадцати. Онто и дело оборачивался к сестре с таинственной улыбкой, приговаривая:

—Чего покажу! Ну, чего покажу!.. Ахнешь!