ужином. Зили явно рассчитывала на скучный вечер: на ней было свободное серое платье квадратной формы с неприглядными бусинками на воротнике. Такое платье – больше похожее на наволочку – Зили никогда бы не надела, если бы пыталась произвести впечатление. Теперь, когда она увидела, что наш гость молод и хорош собой, она наверняка ругала себя за свой выбор. Ее руки теребили платье, словно под ним скрывалось еще одно – гораздо красивее.

В кабинете отца зазвонил телефон, что освободило его от необходимости вести светскую беседу, и гость на какое-то время остался на попечении нас с Зили. Предложив ему херес, мы направились было к дивану, но мистер Кольт, казалось, был не в состоянии усидеть на месте. Сопровождаемый Зили, он ходил по гостиной, рассматривал убранство и задавал вопросы. За последние годы гостиная немного изменилось – мебель осталась та же, но после отъезда Белинды на стенах появилось больше винтовок. Афишу фильма тоже повесили здесь недавно – она выглядела безвкусно, но мне было настолько все равно, что я не стала ничего с этим делать.

– Чэпел-хаус совершенно очарователен, именно таким я его себе и представлял, – сказал мистер Кольт, оглядываясь вокруг. На слове «очарователен» я чуть не подавилась хересом, но ничего не сказала. Он был нашим гостем, словоохотливым гостем с аккуратно подстриженной рыжеватой бородой и копной спадавших на лоб рыжеватых волос. Стройный, среднего роста, плотного и компактного телосложения, ничего лишнего – прогуливаясь по улице в летний денек, он отбрасывал бы прекрасную тень с мягкими линиями и четкими углами. На нем был серый костюм и шелковый светло-желтый галстук, наверняка купленный в Нью-Йорке. Это был элегантный мужчина, но красивым я его не находила.

– Никто не называет наш дом «Чэпел-хаус», – сказала Зили, – иначе его можно спутать с «Чэпел файрармз», нашим заводом в другой части города. – Она хихикнула, а мистер Кольт засмеялся – не фыркнул из вежливости, а искренне гоготнул; казалось, что его обуревало неудержимое веселье.

Я решила присоединиться к разговору.

– «Чэпел файрармз» производит оружие и боеприпасы, – сказала я, и мистер Кольт с интересом повернулся ко мне. – А этот дом, в его лучшие дни, в основном производил дочерей. – Я тоже пыталась быть веселой, но Зили нахмурилась; кажется, шутка вышла не очень.

Но мистер Кольт, все еще сиявший от счастья, снова повернулся к Зили.

– В мире так мало женских имен, начинающихся с «З»! У вас прекрасное, неожиданное имя!

– Ее зовут Хейзел, – сказала я, прежде чем Зили смогла ответить сама. – Не такая уж редкость. – Понимая, что звучу как зануда, я прочистила горло, подошла к дивану и села.

Мистер Кольт подошел к окну, продолжая беседовать с Зили. Оживленно и весело он рассказывал ей о том, как провел день с нашим отцом. Мистер Кольт, наследник семейного дела, тоже «торговал смертью», как и Чэпелы. Это нас объединяло – он был одним из нас, одним из «оружейников», хотя я была уверена, что его жизнь сильно отличалась от нашей. Я могла представить себе, как он сидит на совещаниях в просторных залах или путешествует в разные страны по делам, а в свободное время наносит визиты в роскошные особняки, куда слетаются дебютантки – девушки из высшего общества Манхэттена. По сравнению с ними мы с Зили, должно быть, смотрелись довольно жалко.

– Мистер Кольт…

– Зили, прошу вас, зовите меня Сэмюэл. На самом деле я Сэмюэл Третий, но это как-то слишком по-королевски.

Зили, как я и предполагала, что-то пошутила про Короля Сэмюэла, и, хотя сидела к ним спиной, я была уверена, что она сделала реверанс. Зили любила пофлиртовать, и это была еще одна причина, по которой отец строго контролировал наш светский календарь. Зили лишилась единственного, в чем была действительно хороша.

– А лучше вообще зовите меня Сэм, – сказал он, урезав свое имя еще больше. Так от него вообще ничего не останется.

Он нашел что-то в платье Зили, чему смог сделать комплимент. Даже в унылой серой наволочке Зили была соблазнительным цветком. Я же больше походила на стебель – не обладая формами, как Зили, и не будучи стройной, как когда-то Калла, я оставалась где-то посередине; мое растение было твердым и не ломалось пополам – наверное, я была бамбуком.

– А вы, Айрис? Чем вы занимаетесь?

Я вздрогнула, когда Сэм вдруг обратился ко мне.

– Чем я занимаюсь? – Я сделала глоток хереса.

– Как проводит свои дни Айрис? – спросил он, садясь рядом со мной.

– О, я помогаю вести хозяйство и учусь в педагогическом колледже Грейс-стрит. Больше ничем не занимаюсь.

А как, по его мнению, я проводила свои дни? Практикуя нейрохирургию? Доступные мне возможности можно было пересчитать на пальцах одной руки.

– А вы чем занимаетесь, Зили? – спросил он.

– Я недавно окончила школу, – сказала она, а потом на секунду замолчала и как будто нахмурилась, но тут же радостно продолжила: – И я обожаю играть на пианино.

– Это прекрасно! – сказал он. – Доведется ли мне услышать вашу игру после ужина?

Я надеялась, что нет. Мне очень не хотелось, чтобы из-за привлекательности Зили этот вечер длился бесконечно. Я мечтала о горячем чае и своей постели. Но Зили не успела ответить – Сэм уже вскочил с дивана.

– Вы только посмотрите! – сказал он, заметив афишу фильма «Чэпел-70: винтовка, покорившая Запад», висевшую в рамке за приоткрытой дверью. Этот постер, на котором был запечатлен Джимми Стюарт в ковбойской шляпе и с винтовкой Чэпела в руках, вызывал у меня отвращение, но Сэму я об этом говорить не собиралась. Наша семья всегда гордилась этим фильмом, и я старалась не нарушать заведенных порядков. Насколько мне было известно, Голливуд никогда не посвящал фильмы оружию компании «Кольт меньюфекчеринг», и мне доставляла удовольствие мысль о том, что Сэм, возможно, завидует. Он не очень мне нравился, и я не могла понять почему.

– Вы смотрели «Чэпел-70»? – спросила я, глядя на Зили поверх своего бокала.

– Нет, можете себе представить? Я был в Европе, когда он вышел.

– Мы тоже бывали в Европе, – сказала Зили и тут же пустилась в долгий рассказ о наших путешествиях. Вскоре я перестала слушать.

Время от времени Зили кокетничала с мужчинами, но дальше ей заходить не позволялось. В явном виде никто и никогда не запрещал нам общаться с противоположным полом; никто не усаживал нас на диван и не говорил, что, мол, учитывая случившееся с Эстер, Розалиндой и Каллой, какие бы то ни было свидания и последующий брак для вас полностью исключаются. Отец вообще предпочитал не упоминать наших сестер и ни разу не высказался об их смерти так, чтобы это противоречило абсурдному диагнозу доктора Грина. Я знала, что для него смерть дочерей была связана с чем-то сугубо женским, а значит, постыдным. Обсуждение этого было бы сродни обсуждению секса, или менструации, или других вещей, о которых он не говорил на людях или даже в частных беседах, по крайней мере в те дни. В итоге смерть наших сестер стала в нашем доме запретной темой.

И если отец в явном виде никогда не беседовал с нами об этом, то его действия говорили сами за себя. Нам не разрешалось ходить на танцы, совместно организованные соседней школой для мальчиков и нашей школой для девочек, равно как и на другие мероприятия с участием мальчиков, на которые нас не сопровождал отец. После школы мы сразу направлялись домой, где проводили почти все свободное время. Местные молодые люди были наслышаны о сестрах Чэпел и в любом случае старались нас избегать; их отношение к нам можно было обобщить одной фразой, в отчаянии сказанной Родериком на похоронах Розалинды: вы девочки-ведьмы!

Отправляясь на летние каникулы, мы встречали множество молодых людей, которые никогда о нас не слышали – оказывается, мир большой. Отец всегда был рядом и быстро избавлялся от всякого, кто пытался пригласить нас потанцевать или прогуляться при луне – будь то на палубе круизного лайнера в Европу или на курортах в Швейцарии или Италии. «Им это неинтересно, спасибо», – говорил он, махнув рукой.

Несмотря на бдительность отца, Зили однажды умудрилась закрутить тайный роман. Его звали Йорген Гюндерсон – летом 1954 года, когда Зили было пятнадцать лет, он приехал из Норвегии погостить у Флоренс Хелланд, своей кузины, и ее семьи. У Флоренс были