— Почему какой-то парень вдруг продал тебе незарегистрированный пистолет? — спросила Мария.

Софи поджала губы — на ее лице появилось насмешливое выражение.

— Потому что у нас и раньше были дела. Я кое-что продавала ему.

— Вещи, которые ты крала?

— Да, Мария. Вещи, которые я украла, — подтвердила Софи, и ее голос дрогнул. — Боже, ты такая безупречная. Ты никогда не делала ошибок, всегда твердо стояла на ногах. Почему бы тебе не поехать домой и не приготовить невероятно полезный обед для моих детей?

— О чем ты? Какой обед? — спросила Мария, растерянная и взбешенная. — Это ведь ты у нас знаменитая хозяйка! Мамин серебряный соусник ты продала, чтобы купить трюфели? Или еще что-нибудь к столу? Ты считаешь, что так было нужно?

— Нет. На самом деле я так не считаю, — сказала Софи. Она подняла голову и теперь смотрела прямо в лицо сестры. — Мне все равно, что ты думаешь обо мне.

Мария ничего не ответила.

— Давай, сознайся, что ты обо мне думаешь. Облегчи душу. Тебе станет лучше, вот увидишь. А заодно скажи, что обо мне думают Хэлли, Питер и Нелл — все эти безупречные люди.

Потрясенная, Мария смотрела на сестру.

— Неужели ты считаешь, что мы все против тебя?

— Тебе лучше уйти, — произнесла Софи. — Думаю, Дункану уже надоело сидеть с детьми.

— Ответь мне только на один вопрос, — сказала Мария. — Что заставило тебя купить пистолет? Ты уже тогда планировала?..

Софи покачала головой:

— Мне просто захотелось его иметь. Для защиты. Вот и все. В ту ночь, когда я схватила пистолет и вошла в нашу комнату — это было как во сне. По крайней мере мне так казалось.

— Ты сказала, что купила пистолет для защиты, — заговорила Мария, пытаясь поверить в слова сестры. — Что же он сделал той ночью? Почему ты решила защищаться таким образом?

— Он причинил мне боль, Мария, — слабым голосом призналась Софи. — Давай сойдемся на этом. — Она посмотрела на дверь, словно хотела, чтобы надзирательница увела ее отсюда.

— Ты сказала, вы как раз перед этим занимались любовью. Это тогда он причинил тебе боль?

Софи долго молчала.

— Как же так вышло? — спросила она, обращаясь сама к себе. Потом подняла глаза. — Ты никогда не позволяла мужчинам причинять тебе боль, так ведь?

— Нет, — ответила Мария.

— Поначалу это совсем не плохо. Своего рода наслаждение. Он связывал меня и говорил, что будет мучить, но это означало, что он долго ласкал меня, прежде чем я кончала. Это было восхитительно. Тебе этого не понять.

Мария ничего не сказала. Она думала о той ночи с Дунканом, когда он попросил ее лежать, а сам ласкал и целовал все ее тело.

— Но потом он держал меня связанной все дольше и дольше, щипал, делал мне больно. У меня остался шрам… он сказал, что хочет поставить мне клеймо, чтобы ни один другой мужчина…

Мария была в ужасе.

— Так вот что он сделал с тобой той ночью? Поставил тебе клеймо?

Софи покачала головой:

— Нет, это было давным-давно. В ту ночь он меня и пальцем не тронул.

— Но ты сказала, он причинил тебе боль!

Мария знала, что Софи часто лгала ей, но здесь было что-то другое, более страшное. Она почувствовала головокружение, ее затошнило.

Софи смотрела прямо ей в глаза. Она сложила руки на груди, словно показывая, что разговор окончен.

— Я лучше пойду, — неловко сказала Мария, поднимаясь из-за стола. — Ты позволишь завтра привести детей? Пожалуйста!

— Только не завтра, — попросила Софи. Она явно испытывала облегчение от того, что Мария собралась уходить. — Но ты поцелуй их за меня. И передай, что я люблю их.

— Я всегда так делаю, — сказала Мария. Она не могла себе представить, что же сделал Гордон той ночью, если это было хуже всего, что сестре пришлось пережить раньше.

Мария шла по пирсу в глубокой задумчивости, словно часть ее осталась в тюрьме. Саймон и Фло сидели рядом с Дунканом, а он пристально наблюдал за водой у их ног. Мария посмотрела вниз и увидела, что там полно рыбы. Возле пирса вилась стайка полосатых окуней, рядом плавали черные рыбки, которых они называли «тиграми».

— Мы ничего не поймали, — грустно произнес Саймон.

— Да, мы в пролете, — подтвердил Дункан. Он посмотрел снизу вверх на Марию, пытаясь прочитать ее чувства по глазам. Потом поднялся на ноги и обнял ее. — В бухте полно макрели, но мы не поймали ни одной. Приманки слишком большие.

Они с Марией направились к дому, оставив детей дожидаться клева.

Шагая рядом с Дунканом, Мария внезапно подумала об Альдо. За время их брака он хорошо изучил семью Дарков, в которую вошел еще до свадьбы Софи и рождения их с Гордоном детей. После всех ужасов, жестокости и лжи ничто не могло потрясти ее сильнее, чем рассказ Софи о том, как муж поставил на ней клеймо и она позволила ему сделать это. В голове у нее все перепуталось. Что это было за клеймо? Как Софи вытерпела боль? Она представляла себе все новые подробности и никак не могла рассказать об этом Дункану.

— Что она сказала тебе? — спросил он.

— Она не хочет их видеть, — с отчаянием в голосе ответила Мария. Рука Дункана на ее плече показалась ей чужой. Она высвободилась из его объятий и почувствовала, что не может смотреть ему в глаза.

— Что еще она сказала? — поинтересовался Дункан.

— Я не могу об этом говорить, — ответила она. — Я хочу рассказать, но еще больше хочу сесть с тобой в лодку, уплыть в море и никогда не вспоминать об этом.

— Мы можем сделать это, — сказал Дункан, снова обнимая ее. — Но, по-моему, будет лучше, если ты поговоришь со мной.

Мария посмотрела ему в лицо. От солнца он прищурил глаза; сейчас Дункан напоминал ей настоящего морского капитана.

— Я с тобой говорю, — сказала она.

— Нет. Ты говоришь, что расстроена, но не объясняешь почему. Ты не рассказываешь никаких подробностей. Ты говоришь, что тебе трудно управляться с детьми, но не пытаешься ничего изменить. Ты говоришь, что переживаешь из-за сестры: мол, она была такой хорошей девочкой, а теперь оказалась в тюрьме.

— А что еще мне говорить? — воскликнула Мария. Она смотрела, как рыбацкий кораблик шел по проливу между островами Подзорной трубы и Маленькой раковины, таща за собой корзины для ловли лобстеров, и мечтала о том, чтобы вернуться на раскопки. Как замечательно было бы снова начать работать, прямо сейчас: разметить захоронение на квадраты, тщательно изучить все находки, разгадать эту загадку.

— Начни с детей, — предложил Дункан, гладя ее по волосам. — Расскажи, как тебе тревожно из-за того, что Саймон никогда не улыбается, а Флосси постоянно сосет палец. Что Саймону всего десять, а он отрывает ноги у живых крабов.