Другая и тоже очень интересная игра состояла в том, что надо было носом гнать монету вдоль стола — кто быстрее. Тот, кто быстрее огибал монетой вокруг всего стола, первым выпивал штоф пива как победитель.

Некоторых людей этого круга Пётр буквально не переваривал — например, гофмаршала Брюмера. Напыщенный, тупой солдафон не прославился ни победами, ни сражениями, ни какими–то разумными поступками. Если Брюмер чем–то и «прославился», то разве что фразой, произнесенной пред их совместной с Карлом Петером Ульрихом поездкой в Россию. В присутствии нескольких человек, под одобрительное реготание придворной черни гофмаршал фон Брюмер, горе–дядька царевича, лихо закрутил ус и высказался, объясняя, как будет воспитывать Карла Петера Ульриха, порученного его заботам:

— Я буду пороть вас так часто, что вы не будете успевать вытирать кровь со своей задницы!

К счастью для Петра, фон Брюмер не имел возможности преуспеть в своей системе воспитания, и даже наоборот… В день своего совершеннолетия, официального конца опекунства фон Брюмера, Пётр схватил его за шиворот и (опять же под реготание голштинских солдафонов) начал лупить собственной палкой. Лупил и плакал от удовольствия, мстил за многолетние обиды. Господи, воля Твоя, до чего можно довести Твоё создание…

Но и после совершеннолетия Петр не отправил фон Брюмера в Голштинию. Потому что с тем же фон Брюмером Петр мог обсуждать и осуждать русский язык, русский народ, порядки в Российской империи и вообще говорить с ним на одном, с детства привычном языке. Я не имею в виду немецкий язык — я имею в виду понятия и нравы одной и той же, общей для них среды.

Вот русских друзей у принца Пётра Федоровича, а потом императора Петра III было очень и очень мало. И то скорее доверенные слуги, чем друзья.

В–четвертых, принц занимался музыкой. По поводу его занятий есть два противоположных мнения. Согласно одному из них, принц садился на стул с высокой спинкой и дул в трубу. «Играл» — это не совсем точно, он именно дул раз за разом, извлекая из трубы самые беспорядочные звуки, и мог так сидеть и дуть часами.

Согласно второму мнению, принц научился играть на скрипке у своего лакея, егеря Бастиана, и каждый день играл столько, сколько позволяло время. Постепенно он стал играть очень хорошо, и звуки скрипки неслись по всему дворцу, из открытых окон и вокруг дворца.

Очень может быть, эти две версии музыкальных занятий принца вовсе не противоречат друг другу. Ну, дул в трубу, нравились ему извлекаемые звуки, а тут подвернулся Бастиан со своей скрипкой…

Во всяком случае, в последние годы жизни Пётр часто играл на скрипке и своим друзьям, и Лизавете Воронцовой, и «просто так», для самого себя. Фактом является и то, что он играл на скрипке в день своего свержения с престола. Так и играл несколько часов подряд, весь уйдя в музыку.

Способ отключиться, мягко говоря, странный для забубённого ефрейтора на троне, каким его изо всех сил пытаются представить. Но в том–то и дело, что Пётр все чаще, в последние годы жизни — совсем часто производит очень странные действия, совершает поступки, никак не ожидаемые от него.

То он оказывался умнейшим и даже остроумным человеком, обсуждающим церковную реформу, то полным идиотом, прыгая с дикими криками, пытаясь поддать под зад другим «игрокам». То умеет приблизить к себе самых талантливых реформаторов империи, то оказывается неспособен понять роль, которую играет гвардия в жизни Российской империи. То показывает себя верным любовником, и судя по всему, делает правильный выбор; то «в упор не видит», в какого страшного, смертельно опасного врага превращается его венчанная жена.

Я часто думаю, что в этом человеке боролось многое — от наследственного отягощения, ядовитой крови царя–Антихриста и до очень разных культурных влияний. Жаль, что Елизавета была такой непоследовательной! Яков Яковлевич занимался с Петром Федоровичем три года — с 1742 по 1745 год, пока тот не женился и занятия не были признаны излишними. За это время, будь у Штелина монополия на работу с принцем, он, вероятно, мог бы что–то изменить. Печально, что монополии у него не было.

Кстати, Петр хорошо относился к Якову Штелину и сделал его своим придворным библиотекарем, и Штелин оставался им даже при Екатерине II. Но близкими людьми Пётр и Штелин никогда не были.

Невольно хочется сказать в духе Воланда:

«Да, его хорошо отделали…»

[56, С. 195}.

Разумеется, «племянничек» так и не стал своим при дворе Елизаветы, и что хуже и опаснее — не стал своим в среде русского дворянства. Над Петром Федоровичем посмеивались; Петра Федоровича не только не любили, но и не уважали. Как бы ни были ограничены, малокультурны и дики большинство дворян, Пётр Федорович даже на их фоне был ограничен, малокультурен и дик.

Настолько примитивного типа — и на престол?! Это многим казалось опасным. Пока не было выбора, пока возвести на престол Петра I можно было только Петра III, его еще терпели, но не более.

К тому же Пётр Федорович часто вел себя нелепо и смешно, и не только в собственной спальне, дудя в трубу и «дрессируя собак». Например, он во время церковной службы показывал священнику язык. Был случай, когда впечатлительный батюшка упал в обморок: оборачивается он, чтобы махнуть кадилом в сторону Петра Федоровича, а наследник престола ему язык кажет!

Да и людей наследник престола, потом император легко задевает, обижает, даже жестоко оскорбляет. Об истории с Паниным я уже рассказывал, а вот еще история с Григорием Разумовским…

При построении Зимнего дворца посреди города осталась огромная площадь, заваленная строительным мусором. Предлагались разные способы очистки, требующие разного времени, но не меньше двух недель, и разных средств, но не менее нескольких тысяч рублей. А Разумовский, чуть ли не первый и последний раз за всю жизнь, дал замечательный совет: надо позволить петербургским жителям самим забирать с площади всё, что им надо. Дерево в Петербурге дефицит, только позволь, сразу растащат! Совет оказался очень хорош: за трое суток строительная площадка очистилась, и осталось только засыпать ямы.

Но как прореагировал император Петр III:

— Примем совет. Разумовский лучше нас знает, что нужно простому русскому мужику.

То есть император соизволил ткнуть Разумовского в то, что все–то вокруг бла–ародного происхождения, а он один — втершийся в аристократический круг сын украинского мужика Гришки Розума. Зачем взял вот и ткнул? А просто так; очень может быть, даже не думая, что делает.

И этот случай вовсе не единственный! Канцлера Воронцова император несколько раз покрыл матом за задержку каких–то документов, генералов и полковников на своих любимых разводах ругал всеми скверными русскими и немецкими словами, которые знал, а лексикон у него был богатейший.

И очень часто теми же словами объяснял Пётр Федорович, а потом и император Петр III, что он думает о свинячьем русском языке, туда его мать, идиотском русском народе, побери черти небеса, и обо всей этой поганой стране дураков, чтоб ей провалиться еще сто раз, так её и так через колено, на это её и вот в это.