— Нет, не удивит. Я ждал вашего визита, точнее, ждал визита человека вашей профессии. После гибели шаттла это естественно. Должен был лететь я, а полетел Зимин. Вы подозреваете, что на «Магеллане» совершена диверсия, что я причастен к ней, симулировал болезнь и вместо себя послал на смерть другого человека. Я правильно изложил ход ваших рассуждений?

Табачников смутился. Действительно, одна из версий в предварительной разработке выглядела именно так, с той разницей, что вместо наивной симуляции предполагалось принятие Рассоновым ослабленного штамма вируса или препарата, вызывающего временное расстройство здоровья. Однако при кропотливой проверке связей и личности полковника не выявилось ровным счетом ничего, что подтверждало бы эту гипотезу. Ныне рассматривались две возможности — случайное совпадение и отравление либо заражение Рассонова с целью заменить его Зиминым.

— Мы не подозреваем вас, Андрей Николаевич, — спокойно сказал Табачников. — Речь пойдет не столько о вас, сколько о вашем дублере.

— О Зимине? Вот теперь действительно озадачили. — Рассонов сел на диван напротив гостя. — Его можно обвинить разве что в эффектном самоубийстве…

— Да? Он что, обладал неустойчивой психикой?

— Да нет, — усмехнулся Рассонов. — Такие люди к нам не попадают… Просто я не возьму в толк, почему мертвый интересует вас больше живого…

— Мы собираем информацию, только и всего. Вы же понимаете, эта катастрофа выглядит не совсем обычно. Будь там один «Магеллан», ладно, но «Элис»…

— Что за «Элис»? — поднял брови Рассонов.

— Вы ничего не знаете?

— Нет.

Табачников был более чем удивлен. Ему и в голову не могло прийти, что основной претендент на полет оставался в неведении о секретной миссии шаттла.

— А, да, — вспомнил Рассонов. — Игорь Шевцов говорил что-то такое, но меня не успели разыскать, а потом я заболел, и нужда во мне отпала.

— Может, и так… — Табачников мысленно сделал отметку в воображаемой записной книжке: запросить генерала Казимова, кого командировали в Звездный для оповещения экипажа об изменениях в программе полета. — Чтобы вы не переживали: «Магеллан» снял с орбиты отработанный военный спутник американцев. Официально предупреждаю, что это секретные сведения.

— И только-то?

Табачникова обрадовало, что Рассонов не придал особого значения его словам.

— Так я о Зимине, — возвратился он к исходной теме. — Вы хорошо его знали?

— Как сказать… — Космонавт задумался. — Его никто не знал хорошо. Он был… Немного особенным.

— Подробнее, пожалуйста…

— Я не хочу бросать на него тень, вроде того, что это был человек с двойным дном и все такое. Но отряд космонавтов — маленькое сплоченное сообщество. Каждый уверен, что на орбите и на земле его не подведут, понимаете? И Зимин никогда никого не разочаровывал. Но все же была в нем какая-то закрытая дверь. Он жил по правилам.

— Что же тут особенного? — не понял Табачников. — Люди определенных профессий, и вашей, и моей, живут по правилам. Никто нас за уши не тянул и не мешал идти в свободные художники.

— Нет… Наверное, я неточно выразился. Как бы вам объяснить… Вот закон, уголовный кодекс. Одни не нарушают его из страха наказания, а другие просто не мыслят, как можно причинить человеку вред.

— Ага, — подключился Табачников. — Следовательно, Зимин был поставлен в рамки и держался под их силовым давлением?

— Вы спросили мое мнение о Зимине, я вам ответил. К несчастью, он погиб. И мы никогда не узнаем, как бы он повел себя вот в такой-то ситуации… Или мне следовало повествовать о мертвых по римскому принципу: хорошо или ничего?

— По роду деятельности мне важна истина, а не римские принципы… Теперь давайте вспомним день, когда вы заболели.

— День как день… Проснулся, позавтракал…

— Минуту. Завтракали где?

— Здесь, дома.

— Придется изъять посуду, которой вы пользовались, для экспертизы.

— Мне подсыпали какой-нибудь дряни? — Рассонов недоверчиво улыбнулся. — Но что тогда покажет экспертиза? По-вашему, я никогда не мою посуду?

— Покажите мне посуду, — попросил Табачников. Они прошли на кухню, Рассонов открыл буфет.

— Вот тарелки. Они все одинаковые, и, как вы догадываетесь, неизвестно, какую я взял в то утро. С вилками то же самое. Но вот моя чашка, я всегда пью чай только из нее.

Он осторожно передал Табачникову огромную синюю чашку в золотистых узорах, треснувшую, с отбитой ручкой.

— Кто знал об этой вашей привычке?

— Да надо мной весь отряд смеется. Эта чашка — притча во языцех. Она у меня вроде талисмана. Космонавты — народ суеверный…

Может статься, подумалось Табачникову, что талисман на сей раз уберег вас от смерти в буквальном смысле, Андрей Николаевич.

— Я заберу ее немного позже, — сказал он. — Не беспокойтесь, через пару дней вы получите ее обратно. Тарелки и вилки тоже.

— Понимаю…

Табачников попрощался с Рассоновым и покинул квартиру. До ресторана, где Смолин назначил рандеву, было недалеко, и, несмотря на пасмурную погоду, он предпочел автобусу прогулку. Надо было проанализировать полученные сведения… Но приводить в систему было почти нечего. Фигура Зимина по-прежнему оставалась загадкой. Привыкший к точности и лаконичности итогов, Табачников честно ответил себе на вопрос, в какой точке он находится. В той же, где все и начиналось.

Вечерний Чикаго играл брызгами подмигивающих, зовущих, броских огней, как рождественская елка на Пенсильвания-авеню. Пыхтящий «додж», отвыкший от городской суматохи, с трудом прокладывал путь среди важных лакированных лимузинов, деловитых фургонов, суетливых такси. Шерон с плохо скрываемым страхом смотрела в окно машины. Ей мнилось, что каждый прохожий и тем более полицейский пристально разглядывает именно ее. Шевцов вел себя внешне невозмутимо, сосредоточившись на борьбе со скрежещущей коробкой передач, но на душе у него было не легче. Он вспоминал разговор с Шерон в ее доме.

— Есть один человек в Чикаго, — говорила она. — Если он нам не поможет, остается только уповать на Господа Бога… Его зовут Барни Кемп. Он пилот международных авиалиний.

— И он спрячет нас в грузовом отсеке своего самолета?

— Ты не дослушал, — укоризненно сказала Шерон. — У нас был с ним роман четыре года назад… Ему можно верить, он отличный парень.

— Вот как. — Шевцов ощутил удививший его самого укол ревности. — Тогда почему же ты ушла от мистера Кемпа?

— Я не ушла. — Девушка опустила голову. — Мы расстались. Это не одно и то же. Он был женат и сделал выбор, но мы по-прежнему друзья.