«НЕТ АНАЛОГОВ», — вспыхнуло на дисплее.

— Нет аналогов, — повторил Алексей, — Дьявольская планета.

«УТРАТА СТЕРИЛЬНОСТИ ПЛАЗМЫ. ПОДКЛЮЧИТЬ ГЕМОРАДИОСОРБЕР».

Автоматически включилось реле. В правом верхнем углу дисплея начался обратный счет. Это означало, что началось выведение примесей из плазмы.

«МУТАЦИЯ ЭРИТРОЦИТОВ… — побежали крупные строчки выводов на экране, — ВОЗМОЖНО, ВЫЗВАНА РАДИОАКТИВНЫМ ПОЧВЕННЫМ ЗАГРЯЗНЕНИЕМ КРОВИ ЛИТИЕМ-7».

— Нет аналогов, — хмыкнул Алексей и вдруг осекся.

«НАЛИЧИЕ АНАЛОГОВ», — вспыхнуло на дисплее.

«РЕЗУЛЬТАТ АНАЛИЗА ОТ 14.12.2190 ГОДА».

— Тогда, когда Заяц проверял, нет ли яда на наконечниках стрел, а нашел только…

— Почвенное загрязнение, — закончил я за Алексея.

— Здесь что-то не сходится, — перебила Лена, — радиоактивен только изотоп лития-8.

— Это на Земле, — возразил Алексей и, поймав недоверчивый взгляд Елены, кивнул еще раз, — Это старые разработки Института Мерности Пространства. В других частях Галактики, где возрастает мерность пространства более «плюс три», например плюс 3,001, вещества приобретают новые свойства. Нерадиоактивные элементы могут становиться радиоактивными из-за более тесного взаимодействия внутри ядер.

— Ты хочешь сказать, что мы… — я посмотрел на Алексея.

— Да, очевидно, на краю такой зоны, — Алексей обвел взглядом медицинский отсек. — Нерадиоактивные элементы здесь начинают фонить. Достаточно вспомнить спектр излучения альфы Эридана.

Наступила какая-то ватная тишина. Счетчик геморадиосорбера успел несколько раз щелкнуть.

— Как нелепо, — прошептала Лена.

— Что?

— Я никогда не верила снам.

Я озадаченно глянул на Лену.

— Снам?

— Да. Перед самым стартом в октябре мне приснился один сон. Далеко-далеко сквозь темноту меня высматривают чьи-то глаза. Не человеческие, а три холодных светящихся глаза.

Мы с Алексеем переглянулись.

— А когда я лежала здесь в забытьи, я разглядела эти глаза совсем близко над собой в разрывах туч. Во сне я хотела спрятаться, убежать, но только теряла силы. Я знала, что, если глаза найдут меня, сон станет кошмарной реальностью. Случится ужасное. Я бежала, задыхалась, оглянулась… и они встретились со мной взглядом. Меня охватил такой страх, что я проснулась и услышала приближающиеся шаги. Сон преследовал меня наяву. В каюте было темно, и когда в дверях остановилась чья-то фигура, я увидела у нее на лице три фосфорических… Я сама не понимаю, как произошло все остальное. Лучемет лежал рядом, и я выстрелила прежде чем успела сообразить, что это может быть галлюцинация. Если Юрка не выживет, я себе этого не прощу.

— Ты просто очень устала, Лена, — чувствовалось, что Алексей старается подобрать простые слова. — Мы все устали. Но все уже позади.

Мы возвращаемся.

— Нет, — я покачал головой. — Мы не возвращаемся, Леша.

— Нет никакого смысла здесь оставаться. Мы стартуем, как только будем уверены, что Юра выдержит перегрузку.

— Нет, — я покачал головой, — Теперь мы не улетим отсюда.

— Это почему?

Я посмотрел на Алексея.

— Они ведь погибнут, если мы улетим. Заяц сказал, что, если он не вернется, ребята…

— Это бред!

— А если нет?

— Возможно. Но, оставаясь на планете, мы рискуем погибнуть все, а так четверо из шести спасутся.

— Да? И ты спокойно сможешь посмотреть в глаза… других курсантов?

— Ты хочешь услышать?

— Хочу.

— Смогу. Потому что этот шаг спасет тебя, его и вот ее! — он не глядя ткнул пальцем в сторону Лены. — И через три дня над планетой будет кружить аварийно-спасательный рейдер! А так — ни черта не будет! Ясно?

— Не надо за меня расписываться, — вдруг очень тихо сказала Елена. — Васич прав.

— Хорошо, — Алексей мотнул головой. — Чего ты хочешь, Васич?

— Пройти по Юриным следам.

— Я надеюсь, утром?

Я промолчал.

— Ты свихнулся, — сказал Алексей.

Я все еще колебался.

— Ну, скажи ему, скажи! — не выдержала Лена. — Чего ты молчишь?

Я вдруг ясно почувствовал, что это та самая минута, которая сейчас разделит нас. Я метнул взгляд на лучемет, который бросил в медицинском отсеке. Алексей перехватил мой взгляд и горько усмехнулся.

Алексей был отнюдь не трус. Спасать свою шкуру во что бы то ни стало было не в его правилах. За это я мог поручиться чем угодно.

Просто я знал его очень давно. Однако и «благородное сумасшествие» было не в его природе. Алексей всегда оставался рационалистом до мозга костей, из-за чего кругом ставился в пример моей мамой, постоянно испытывавшей тревогу за мои непредсказуемые порывы.

Я уже решил предложить Алексею взлетать на «Тритоне» самому, как неожиданно услышал тихое всхлипывание. Я глянул на Лену, но она уже выбегала из медицинского отсека.

— Ладно, — сказал Алексей. — Давай замнем. Разберемся потом. Потом, когда вернемся.

«Если вернемся», — поправил я про себя.

Алексей мотнул головой.

— Леша, и перестань мотать головой! Еще вчера у тебя такой привычки не было.

До рассвета осталось два часа. На побережье сеет дождь. Сполохи далеких молний освещают песчаную косу и океан. На фоне сполохов каменный обелиск на побережье выглядит особенно зловеще и, кажется, шевелится в темноте, словно пытаясь сойти с пьедестала.

Наш путь освещен прожектором «Тритона», и там, где склоны дюн не попадают в тень, ясно видны на влажном от дождя песке рубчатые отпечатки ботинок, идущие вдоль пляжа.

Мы вооружены лучеметами, поставленными на максимальное рассеивание. То есть, если нам придется сражаться с амазонками, луч не разрежет тело, а лишь отпугнет нестерпимым жаром. В крайнем случае вспыхнут волосы. Приятного мало, но это не смертельно.

В кармане комбинезона лежат еще шесть термических мин, но чувствую я себя весьма неуверенно.

Алексей остановился.

— Смотри.

Над коридором, проложенным прожекторным лучом, сводом нависает темнота, и под этими сводами ясно видно, как метрах в тридцати от нас Юрины следы обрываются, словно бы стертые невидимым ластиком. А дальше ничего, кроме песчаных склонов, на которых ломаются наши невероятно длинные тени.

Пришли?

Алексей прищурился.

— Это не зыбучие пески.

Какой-то невыразительный шум накатывался с того места, где обрывались рубчатые следы на песке, вернее гам, где они возникали от невидимой границы, как будто Юра шагнул прямо из воздуха на склон дюны. Первые следы казались странно деформированными, почти круглыми, словно то, что шагнуло через невидимую черту, еще не было человеком.