Мир и налаживание управления сказывались и на восточных рубежах. В Сибирь регулярно пошло жалование, продовольствие, оружие, подкрепления — для вольницы, отвыкшей в смутах от прежних занятий и вошедшей во вкус поисков приключений, здесь открывались широкие возможности. А для кого-то и способ “заслужить вины”. И от обороны городков и острожков русские перешли к дальнейшему продвижению на восток. От Мангазеи организовывались новые морские походы. Так, в 1940 г. на о. Фаддея и в заливе Симса были найдены останки погибшей русской экспедиции, как раз в описываемое время шедшей на Таймыр. С двух сторон, от Мангазеи и Тобольска, служилые и промышленники проникали на Енисей. Жившие в его верховьях “татары” старались выжить пришельцев с этой реки, предпринимали набеги как на русских, так и на подчинившихся им эвенков и эвенов. И поскольку отмечались “приходы воинских людей частые” и требовалось “уберечь государевых ясачных людей”, в 1619 г. отряд тобольских служилых под командованием сына боярского Алябьева и сотника Рукина выступил в поход из Кетского острога и основал Тунгусский острог. Который позже получил название Енисейска и стал новым уездным центром.

Но любопытно, что далеко не одна лишь забота о “ясаке” и желание разжиться пушниной двигали землепроходцев в неведомые края. Иным просто было интересно, а что там дальше лежит? И томский казак Иван Петлин “со товарищи” по собственной инициативе решили прогуляться… в Китай. Пересекли Монголию, установив прекрасное взаимопонимание с местными жителями, через 3 месяца достигли империи Мин и добрались до Пекина. Вступили в контакт с правительством и даже сумели провести переговоры (может, через друзей-монголов, а может, сами выучили монгольский язык, знакомый китайцам?) И получили грамоты для царя от императора Шэньцзуна, где предлагалось установить между государствами регулярные посольские и торговые связи. Через год вернулись в Россию и приехали в Москву. Но, к сожалению, там не нашлось ни одного человека, способного перевести китайские грамоты. И главным результатом путешествия стала “Роспись Китайскому государству”, составленная Петлиным — где описывались пути в Китай и сведения об этой стране.

К 1620 г. положение на Востоке стало прочным, открывались перспективы дальнейшего освоения края, и Филарет учредил новую, Сибирскую епархию. Верный своей практике выдвигать людей, проявивших себя в годы Смуты, первым Тобольским архиепископом патриарх поставил архимандрита Хутынского монастыря Киприана, пострадавшего за патриотическую агитацию от шведов. А для защиты от калмыков Поволжья и Южного Урала было создано Яицкое Казачье Войско. Отрядам казаков и вольницы, обитавшим на Яике, была отправлена царская грамота, жалующая им в вечное пользование земли и рыбные ловы по этой реке, право беспошлинной торговли. Разрозненным поселениям и станицам придавалась правильная организация, а в качестве центра нового Войска был основан Яицкий городок (Уральск). Ну а стабилизация в Сибири и на Яике, прикрытие караванных дорог новыми опорными пунктами, позволили оживить столь выгодную торговлю со Средней Азией. Бухарский хан Имамкули не замедлил прислать к Михаилу Федоровичу посольство. В ответ поехала русская миссия Ивана Хохлова, и были достигнуты важные договоренности о торговых и дипломатических связях.

С именем Филарета связано и культурное возрождение России. Одним из первых его распоряжений стало восстановление разрушенного Печатного двора и некогда огромнейшей царской библиотеки, сожженной “цивилизованными” оккупантами. В монастыри рассылались указания присылать в Москву книги, имеющиеся в нескольких экземплярах, а с уникальных требовалось делать копии. Книги в этот период нужны были стране ничуть не меньше, чем деньги или хлеб. Ведь в пожарах войны и грабежей погибло множество храмов, священнослужителей, икон. Храмы-то строились, пусть временные, плотников на Руси хватало. Но вместе с храмами сгорели Евангелия и другие книги, необходимые для православных обрядов. В некоторых местах богослужения совсем прекратились, в других велись кое-как, по памяти, случайными энтузиастами, заменившими убитых священников.

Дело касалось возрождения самого духа России! И едва в Москве заработали печатные станки, началось издание большими для того времени тиражами богослужебной литературы. Для этого патриарх привлек значительный штат образованных “справщиков”, выверявших тексты первоисточников и редактировавших продукцию. А для подготовки образованных священнослужителей Филарет открыл первые в России постоянные школы (прежде кандидаты готовились самостоятельно, у других священников, после чего сдавали экзамен). Главная школа была основана при Чудовом монастыре и давала более глубокое образование. Тут патриарх, по своему польскому опыту, внедрил изучение греческого и латинского языков — а латынь требовалась на Руси не священникам, а дипломатам.

Внешней политике Филарет уделял самое пристальное внимание. К этому направлению были привлечены такие специалисты, как И.Н. Романов, П.А. Третьяков, Ф. Апраксин, А.Ю Сицкий, И.Т. Грамотин, Е. Телепнев, Ф.Ф. Лихачев, И.К. Грязев, В. Львов. Но фактическое руководство русской дипломатией взял на себя сам патриарх. Разумеется, сразу был отменен дикий порядок содержания под стражей иностранных посланников. Вернули прежний обычай — прибывшая в Москву миссия должна была находиться на выделенном ей подворье до первой официальной аудиенции у царя. Но после того, как послы получили аккредитацию, они могли ходить куда угодно и без всякого сопровождения. А для секретной дипломатической переписки с русскими посланниками за рубежом Филарет лично изобрел “тайнопись”. Впоследствии этот шифр стал известен, как “тарабарская грамота” — согласные алфавита в первой строке писались слева направо, а во второй справа налево и взаимно заменялись:

Б в г д ж з к л м н

Щ ш ч ц х ф т р с п

Международная обстановка была сложной — в Европе заваривалась Тридцатилетняя война. А интересы России определялись ее территориальными потерями, понесенными от Швеции и Польши. Но от вражды одновременно с двумя державами, как при Марфе и Салтыковых, Филарет разумно отказался. Следовало выбрать очередность целей. Возвращение выхода к Финскому заливу для России в принципе ничего не давало. При тогдашних европейских порядках право участвовать в морской торговле требовалось бы еще и подкрепить сильным военным флотом, что для разоренной страны было нереально. К тому же, отхватив приморские участки, Густав II Адольф пока удовлетворился и на большее не претендовал. А вот Речь Посполитая овладела богатыми и многолюдными областями, важными стратегическими и торговыми центрами. И на достигнутом останавливаться не собиралась. Михаила Федоровича царем так и не признала, сохраняя этот титул за Владиславом. По-прежнему существовали и проекты обращения русских в унию — Филарет о них хорошо знал, он сам испытал их на себе. То есть речь шла о самом существовании России и русских, как народа.

Отсюда вытекала и направленность внешней политики: играть против Польши. Следовательно, в Тридцатилетней войне поддерживать коалицию протестантских государств. И союзничать с другими врагами Варшавы, в первую очередь — Турцией. Порта и стала первым государством, куда Филарет направил посольство после возвращения из плена. Причем посольство не только к султану. Он сделал мудрый ход и попросил поставления на патриаршество от патриарха Константинопольского. Что утверждало его церковный ранг, повышало духовный авторитет и поднимало над иерархами, сменявшимися на престоле в Смутное время — поляки до сих пор держали у себя грека Игнатия, “патриарха” при Лжедмитрии I. Упрочились этим шагом и связи Москвы с православными патриархиями, зависимыми от Османской империи — они снова начинали ориентироваться на Россию, как на свою покровительницу. А на эти патриархии замыкалась и православная церковь в Польше.