Дверь открывается.

Эдди сломал Джоэлу обе руки. Они беспомощно свисают. Несмотря на сильную боль, Джоэл старается казаться спокойным, и это меня в нем восхищает. У него много достоинств — и я действительно дорожу этим парнем. Я снова должна себе напоминать, что не могу рисковать человечеством ради спасения только его жизни. Джоэл слабо — почти виновато — улыбается мне, когда Эдди толкает его перед собой через дверной проем. Но ему не нужно извиняться передо мной, хотя он сделал именно то, что я велела ему не делать. Настоящая храбрость перед лицом почти неминуемой смерти — это самое редкое качество на земле.

Эдди раздобыл себе оружие — стандартный фэбээровский пистолет десятого калибра. Он приставил его к голове Джоэла, а самого Джоэла держит рядом перед собой. У Эдди действительно большие проблемы с кожей лица. Похоже, что в самом нежном возрасте он пытался бороться с прыщами с помощью бритвы. Эксперимент был провальным. Но страшнее всего его глаза. Зеленая радужная оболочка похожа на изумруды, которые сначала окунули в серную кислоту, а потом вытащили сушиться в поднятой ветром радиоактивной пыли. Белки не столько белые, сколько красные; его глаза не просто налиты кровью, а кровоточат. Может, их раздражает какая–то здешняя пыльца. Или это от солнца, под которое я его накануне вытянула. Впрочем, он вполне рад видеть меня и свою мать. Он одаривает нас обеих зубастой улыбкой. Мама не отвечает, поскольку мои пальцы держат ее за горло, но она явно чувствует облегчение при виде своего дорогого мальчика.

— Привет, мама, — говорит Эдди. — Привет, Сита. — Он ногой захлопывает за собой дверь.

— Я рада, что ты сумел приехать вовремя, — говорю я. — Но я могла бы и подождать. Приятно потолковать с твоей матерью и узнать о том, каким был юный Эдвард Фендер и как он рос в трудные времена.

Эдди хмурится:

— Знаешь, ты все–таки сучка. В этой непростой ситуации я пытаюсь быть дружелюбным, а ты стараешься меня оскорбить.

— Не считаю твои попытки убить моего друга и меня проявлением дружелюбия, — говорю я.

— Ты первой пролила кровь, — говорит Эдди.

— Только потому, что оказалась быстрее, чем твои друзья. Пожалуйста, Эдди, брось придуриваться. Мы здесь не для того, чтобы целоваться и мириться.

— А зачем мы здесь? — спрашивает Эдди. — Чтобы снова схватиться? В последний раз это у тебя не очень–то хорошо получилось.

— Не знаю. Я уничтожила твою тупую банду.

Эдди ухмыляется:

— Ты в этом не уверена.

Я улыбаюсь:

— Теперь уже уверена. Понимаешь, я знаю, когда кто–то лжет. Это один из тех великих даров, которыми я обладаю, а ты — нет. Остался только ты, и мы оба об этом знаем.

— Ну и что? Если понадобится, я в любой момент могу создать новых.

— А зачем они тебе? Чтобы тебе всегда было кому отдавать приказы? И раз уж мы об этом заговорили, какова твоя конечная цель? Заменить все человечество вампирами? Если ты посмотришь на вещи логически, то поймешь, что это не сработает. Нельзя всех сделать охотниками. Тогда не за кем будет охотиться.

Эдди на секунду кажется озадаченным. Он умен, но не мудр. У него острое зрение, но он не дальновиден и не может заглянуть дальше следующей недели. И он опять злится. Его самообладание появляется и пропадает, как всполохи огня на лаве в кратере вулкана. Логикой его не пронять.

— Ты просто пытаешься сбить меня с толку своим колдовским голосом, — говорит он. — Я развлекаюсь, и это все что мне нужно.

Я фыркаю:

— По крайней мере, мы выяснили твои предпочтения.

Он теряет терпение. Притянув Джоэла ближе к себе, он утыкает ему в шею ноготь большого пальца и чуть не рвет ему кожу.

— Отпусти мою мать, — приказывает он.

Я небрежно утыкаю свой ноготь в шею его матери:

— У тебя проблема, Эдди. Я едва знаю этого парня. Можешь убить его — я и глазом не моргну. Ты не в том положении, чтобы отдавать мне приказы.

Он пытается подавить меня взглядом. Взгляд сильный, но держать меня под контролем он не может.

— Я не верю, что ты убьешь невинную женщину, — говорит он.

— Она родила тебя, — говорю я. — Она не невинная.

В ответ Эдди прокалывает Джоэлу шею. Этот мороженщик хорошо знает, где находятся вены. Кровь сразу хлещет густым потоком. Джоэл беспокойно двигается, но не пытается вырваться, видимо, понимая, что это все равно было бы бесполезно. До сих пор он позволял мне вести игру, наверное, надеясь, что у меня в рукаве есть козырь, который я не показываю. А у меня есть только абстрактная сказка Кришны. Но жизнь вытекает из Джоэла, окрашивая в трагический красный цвет его белую рубашку, и я понимаю, что ему придется что–то сказать. Он, наконец, начинает делать ставки в этой партии, и он не боится умереть.

— Он не выпустит меня отсюда живым, Сита, — говорит Джоэл. — Ты это знаешь. Сделай хороший выстрел и покончи с этим.

Совет разумный. Прикрываясь мамочкой как щитом, я могу просто открыть огонь. Единственная проблема в том, что Джоэл — это не Рей. Он не сможет оправиться в считаные минуты. Он наверняка умрет, а у меня нет уверенности, что при этом я точно убью Эдди. Это вековая проблема. Сделать то, что нужно сделать, и при этом не уничтожить то дорогое, что у тебя есть. После секундного колебания я глубоко протыкаю ногтем мамочкину шею. Женщина сдавленно стонет от ужаса. По моим пальцам струится теплая кровь. Какая помпа остановится раньше? Честно сказать, не знаю. Мамочка заметно трясется у меня в руках, и лицо Эдди темнеет.

— Чего ты хочешь? — требовательно спрашивает он.

— Отпусти Джоэла, — говорю я. — Я отпущу твою мать. Тогда дело пойдет между нами двумя, как и должно быть.

— Я тебя размажу, — говорит Эдди.

Я мрачнею:

— Может быть.

— Тут нет никаких может быть, и тебе это известно. Ты не собираешься отпускать мою мать. Ты не хочешь переговоров. Ты только хочешь, чтобы я умер.

— Верно, — говорю я.

— Пусти в ход оружие, — с чувством говорит Джоэл. Кровь стекает с его рубашки на брюки. Эдди вскрыл ему яремную вену. По моей оценке, Джоэлу остается жить три минуты. И только половину этого времени он будет в сознании. Слегка оседая, он наваливается на Эдди, и тот без труда удерживает его. Хотя Джоэл изо всех сил пытается сохранить спокойствие, он уже весь побелел. Не так просто наблюдать, как ты истекаешь кровью. Что еще хуже, он не может поднять свои сломанные руки и зажать рану. Естественно, мамочка пытается остановить кровотечение, царапая меня своими когтистыми пальцами, но я не позволяю красному соку остановиться. Они оба умрут примерно одновременно, если я или Эдди быстро чего–нибудь не предпримем.

Но я не знаю, что предпринять.

— Отпусти его, — говорю я.

— Нет, — говорит Эдди. — Отпусти мою мать.