Айри закатила глаза. Иногда хочется быть особенной. Но иногда ты готова пожертвовать всем (например, волосами), чтобы стать такой же, как все.

— Послушай, Айри, ты умница. Тебя столькому научили. Но теперь пора переучиваться. Пора понять, чего ты стоишь, плюнуть на это рабское обожание и заняться собой. Найди себе девочку или мальчика и начни жить в собственное удовольствие.

— Ты очень сексуальная девочка, Айри, — ласково сказала Максин.

— Да уж.

— Можешь ей поверить, она в девочках разбирается, — заметила Нина, ероша волосы Максин и целуя ее. — А правда в том, что эта прическа а-ля Барбара Стрейзанд тебе совсем не идет. Твои волосы были в сто раз лучше. Они были буйные. Они были твои.

Вдруг в дверях появилась Алсана с огромным блюдом печенья в руках. На ее лице была написана подозрительность. Максин послала ей воздушный поцелуй.

— Айри, хочешь печенья? Идем, поешь печенья. Со мной. На кухне.

— Не переживай ты так, тетенька, — простонала Нина. — Мы не пытаемся завербовать ее в ряды последовательниц Сапфо.

— Мне все равно, пытаетесь вы или нет. Я не хочу знать, что вы делаете. Я не хочу ничего про это знать.

— Мы смотрим телевизор.

На экране Мадонна водила руками по своим вздернутым грудям.

— Уверена, это очень интересно, — съязвила Алсана, сердито глядя на Максин. — Айри, ты будешь печенье?

— Я бы не отказалась, — проворковала Максин, хлопая длинными ресницами.

— Не сомневаюсь, — медленно и многозначительно, как говорят с иностранцами, заметила Алсана. — Но тебе оно не понравится.

Нина и Максин снова прыснули.

— Айри! — Алсана с сердитым видом указала на дверь. Айри вышла за ней.

— Я — человек либеральный, — принялась жаловаться Алсана, когда они остались одни. — Но почему надо вечно ржать и устраивать песни-пляски по поводу всего на свете? Неужели гомосексуальность — это так весело. Гетеросексуальность почему-то совсем не веселит.

— Я не хочу слышать этого слова в своем доме, — сказал Самад с каменным выражением лица, входя в дом из сада и кладя на стол садовые перчатки.

— Какое из двух?

— Никакое. Я всеми силами стараюсь сделать наш дом праведным.

Самад заметил фигуру за кухонным столом, нахмурился, наконец решил, что это в самом деле Айри Джонс, и завел обычный разговор:

— Привет, мисс Джонс. Как поживает твой отец?

Айри пожала плечами, исполняя обычный ритуал.

— Вы видите его чаше, чем мы. Как Бог?

— Спасибо, отлично. Ты не видела моего никудышного сына?

— Нет.

— А моего хорошего сына?

— Сто лет не видела.

— Если увидишь моего никудышного сына, передай ему, что он никудышный сын.

— Хорошо, мистер Икбал.

— Да хранит тебя Бог.

— Gesundheit.[76]

— А теперь, прошу прощения… — Самад взял с холодильника свой молитвенный коврик и вышел.

— Что с ним? — спросила Айри, заметив, что Самад молится как-то отчаянно. — Он какой-то грустный.

Алсана вздохнула.

— Конечно, грустный. Ему кажется, что он все испортил. И так оно и есть, но кто первый бросит камень и все такое… Он постоянно молится. И не хочет взглянуть правде в глаза: Миллат болтается Бог знает где с какими-то белыми девицами, а Маджид…

Айри вспомнила, насколько идеальным ей казался ее первый кумир — возможно, эта иллюзия возникла как следствие всех огорчений, которые Миллат принес ей за эти годы.

— А что с Маджидом?

Алсана нахмурилась и достала с верхней полки кухонного шкафчика, где она хранила письма от сына, тонкий конверт авиапочты. Передала его Айри. Та вытащила письмо и фотографию.

На снимке — Маджид, превратившийся в высокого элегантного молодого человека. Волосы у него такие же черные, как у брата, но он не зачесывал их на лоб. Пробор — слева, волосы приглажены и заправлены за правое ухо. Твидовый костюм и, кажется, галстук. Впрочем, фотография была нечеткая. В одной руке — большая летняя шляпа. Другой он держал за руку известного индийского писателя сэра Р. В. Сарасвати. Тот — весь в белом, в шляпе с широкими полями и с пижонской тросточкой в руке. Оба широко улыбаются и стоят с таким видом, будто с чем-то поздравляют друг друга, и каждый, кто увидит фото, должен подумать, что они вот-вот похлопают друг друга по плечу, если еще не похлопали. Полуденное солнце скачет по ступенькам Университета г. Дакка, где и сделана фотография.

Алсана ткнула в снимок указательным пальцем.

— Знаешь, кто такой Сарасвати?

Айри кивнула. Обязательный тест для получения аттестата: «Стежок во времени» Р. В. Сарасвати. Печально-слащавая книга о последних днях Империи.

— Сама понимаешь, Самад терпеть не может Сарасвати. Называет его колониалистским прихвостнем и лизоблюдом.

Айри наугад зачитала отрывок из письма.

Как видите, мне повезло, и как-то в ясный мартовский день я встретил величайшего индийского писателя. Я победил в конкурсе на лучшее сочинение (писал на тему: «Наша страна — какой путь она выбирает?») и поехал в Дакку за призом (сертификат и небольшая сумма денег), который мне вручил на торжественной церемонии в университете он сам — этот великий человек. С гордостью говорю, что я ему понравился, и мы провели весь день вместе. Сначала было длительное чаепитие тет-а-тет, потом — прогулка по красивейшим улицам г. Дакка. Во время нашего длинного разговора сэр Сарасвати похвалил мои умственные способности и даже сказал (я цитирую), что я «отличный молодой человек». И я это очень ценю! Он сказал, что я должен заняться правом, поступить в университет или даже стать писателем! Я ответил, что первое призвание мне больше по душе и что я давно решил сделать все возможное, чтобы в азиатских странах воцарился порядок, чтобы люди научились готовиться к бедствиям и маленькие мальчики были застрахованы от падающих на них ваз (!). Нужны новые законы, новые законодательные акты (я ему так и сказал), чтобы бороться с нашим злым роком — стихийными бедствиями. Но тут он меня поправил: «Это не рок, — сказал он. — Мы — индийцы, мы — бенгальцы, мы — пакистанцы, слишком часто перед лицом истории вскидываем руки и восклицаем „Судьба!“ Но многие из нас необразованны, многие не знают, как устроен этот мир. Мы должны стать похожими на англичан. Англичане до самой смерти борются с судьбой. Они не слушают голос истории, если только она не говорит им то, что они хотят услышать. Мы говорим: „Так предначертано!“ Нет, не предначертано. Ничто не предначертано». За один день я понял больше, чем…

— Ничего он не понял!