Вера в ужасе распахнула глаза и, превозмогая тошноту, поднялась на ноги. Она ожидала увидеть аппаратную, но с удивлением обнаружила, что находится в коридоре. Осторожно потрогала затылок и зашипела от боли.

Откуда-то издалека доносился странный шум, и Вера не сразу поняла, что слышит стук капель дождя в оконное стекло. Вслушиваясь в отдаленные раскаты грома, она пощупала затылок, затем поднесла пальцы к глазам. На них оказалась кровь.

«Ничего серьезного, – сказала себе Вера. – Кожа рассечена, но черепная кость цела».

Пошатываясь и держась рукой за стену, девушка медленно двинулась по коридору. Прошла несколько метров и остановилась. Глаза ее округлились, руки метнулись ко рту, чтобы подавить крик. На мгновение свет померк, и Вере пришлось до боли закусить губу, чтобы не потерять сознание.

На полу перед нею лежал труп Сташевской. Возле головы женщины расплылась лужица черной вязкой крови. Чуть поодаль – тело охранника Олега. Его лицо распухло от побоев, а из широко раскрытого рта торчала резиновая дубинка.

Вера двинулась дальше. Она шла по коридору, как во сне – просто невозможно было поверить в реальность происходящего. За углом наткнулась еще на один труп, молоденькой и хорошенькой медсестры Нины. За несколько дней, проведенных в клинике, Вера едва ли перекинулась с ней парой слов. Перед тем, как задушить Нину, убийцы изнасиловали ее. Вера прошла мимо, стараясь не смотреть на окровавленные, нелепо вывихнутые бедра девушки.

«Все это из-за меня», – подумала вдруг Вера. Но мысль не ужаснула ее. Чувства вины тоже не было. Вера словно бы покинула свое тело и смотрела на себя со стороны, как на героиню отвратительного фильма ужасов.

Внезапно до нее донесся отчаянный, полный ужаса и боли женский крик. У Веры захолонуло сердце.

И тут девушка увидела нечто такое, что ужаснуло ее не меньше, чем трупы сотрудников на полу, – дверь палаты Часовщика была открыта нараспашку. Вера заглянула внутрь. Защитная стеклянная перегородка ушла в стену, палата пуста.

Ей вдруг показалось, что кто-то стоит у нее за спиной. Вера быстро обернулась и облегченно перевела дух. В коридоре не было ни души. Шум доносился снизу. Видимо, разъяренные пациенты, расправившись с персоналом клиники, собрались в холле.

Откуда-то потянуло запахом горелого мяса. Вера двинулась было дальше, но вздрогнула и замерла. В конце коридора стоял невысокий человек в темной рясе, с капюшоном, низко надвинутым на лицо. Сложив ладони «лодочкой» и опустив подбородок на грудь, человек что-то тихо бормотал себе под нос.

Вера прислушалась и с удивлением поняла, что человек говорит на латыни. Напрягла слух и уловила:

– …Et expecto resurrectionem mortuorum, et vitam venture saeculi! Amen![3]

Познаний Веры в латыни хватило, чтобы понять общий смысл фразы. Что-то о воскрешении мертвых и будущих веках. Похоже на окончание католической молитвы.

Вера приготовилась бежать от странного человека, но вдруг узнала его – Венедиктов. И на нем вовсе не ряса, а обыкновенная куртка с капюшоном. Она хотела окликнуть юношу, но тот заговорил первым:

– Вера Сергеевна, вы меня не узнали? Это я, Ваня!

Огромным усилием воли Вера взяла себя в руки.

– Что произошло?

– Сработала аварийная система, – объяснил Венедиктов. – Двери открылись, пациенты набросились на врачей и охранников.

– Когда все случилось? Сколько времени прошло?

Юноша рассеянно пожал плечами:

– Точно не знаю. Наверное, полчаса. Может быть, больше.

– А где… – начала Вера следующий вопрос. Осеклась потому что вдруг услышала:

– Именем Божьим и силой, данной мне Господом, пресеку я твой черный путь.

– Что? – спросила она недоуменно.

– Я ничего не говорил, – ответил Ваня. – Вы хотели о чем-то спросить.

Вера поморщилась от боли в затылке. Неужели у нее начинаются слуховые галлюцинации?

– Вы ранены? – обеспокоенно поинтересовался Ваня.

– Немного. Где они теперь?

– Пациенты? Все ушли.

– Куда?

– Я не знаю. Сначала они убили тех, кто попался им на пути, а потом ушли. Кричали, что снова станут свободными.

Вера закусила губу и попыталась осмыслить услышанное. Ей по-прежнему казалось нереальным все, что она видит вокруг. Наконец она разжала губы:

– А ты почему не ушел?

– Я не псих, – серьезно заявил Венедиктов. – И я свободен.

Девушка хотела еще что-то спросить, но вдруг увидела, что левая рука юноши забинтована. Он проследил за взглядом Веры, поднял на нее глаза и сказал:

– Это я на вас напал в лесу. Я отобрал у вас штопор.

Вера почему-то нисколько не удивилась его признанию.

– Зачем ты это сделал?

– Мне приказали.

– Кто?

Ваня снова пожал плечами:

– Не знаю. Иногда я слышу его голос, который звучит у меня в голове. Он ничего не объясняет, а просто приказывает. А если я не слушаюсь, мне делается очень больно.

Еще несколько секунд Вера стояла, холодно и подозрительно глядя на Венедиктова, затем развернулась и, пошатываясь, побрела по коридору. На полу и стенах виднелись пятна крови, но она старалась на них не смотреть.

– Вы куда? – крикнул ей вслед Венедиктов.

Вера не ответила. Свернула за угол и подошла к кабинету заведующего.

Черневицкий сидел, откинувшись на спинку кресла, – расслабленный, словно спал, мирно сложив руки на столе. Живот его был распорот от груди до паха и забит окровавленными клочками бумами. В каждый глаз заведующего были вставлены маленькие часы. Вера не удивилась, увидев, что секундные стрелки на циферблатах движутся в обратную сторону.

Ливень за окном усилился.

Девушка подошла к столу и сняла телефонную трубку. Но вместо привычных гудков услышала тишину. И вдруг она увидела мобильник, торчащий у Черневицкого из нагрудного кармана сорочки. С гулко бьющимся сердцем Вера протянула руку и вынула сотовый из забрызганного кровью кармана. Нажала на кнопку, дисплей загорелся… но тут же стало понятно, что связи нет.

Бросив на стол бесполезный мобильник, Вера осторожно обшарила карманы пиджака Черневицкого и в одном из них обнаружила плоский прямоугольник с магнитной полоской. Стараясь не смотреть на заведующего, она быстро обошла стол и приблизилась к вмонтированному в стену небольшому сейфу.

– Что вы делаете? – раздался у нее за спиной голос Венедиктова.

– Хочу открыть сейф, – не оборачиваясь, ответила Вера.

– Зачем?