Банка только что была здесь. Вот и отпечаток донышка на песке остался. Не могла же она уйти своим ходом. Это слишком – даже для изнанки.

– Ну, и топала бы сюда сама, раз такая шустрая, – борясь со слезами, прошептала Ника и уселась прямо на влажную землю. Какая теперь разница, чистая у нее одежда или грязная? Никому нет дела. Никто не смотрит. Никого нет. Все умерли…

Прекрати. Пожалуйста.

До чего же ноги болят… Подавив стон отчаяния, она снова набрала в ладони воду, с отвращением сделала глоток – на вкус как грязная тряпка, в которую заворачивали рыбу, – а потом ополоснула лицо. Провела влажной ладонью по волосам. Выглядит, наверное, не лучше Есми…

В воде у самого берега Ника заметила какое-то копошение. Присмотрелась и едва не убежала с криком. Но не убежала. Осталась сидеть, позабыв о необходимости сделать вдох, и наблюдала за тем, как ее банка выбирается из реки на берег, а внутри, за стеклом, в мутной, почти непрозрачной зелени мечется мелкая, не больше ладони, живая, настоящая и съедобная РЫБА.

Взвизгнув от восторга, – не тара стеклянная, а лампа Алладина! – Ника поспешно вскочила и сжала банку обеими руками, пока та не передумала и не нырнула обратно на дно. Так торопилась, что чуть не опрокинула, едва не упустила драгоценную добычу. В отличие от Ники, плененная рыбка наверняка только обрадовалась бы такому повороту. Но с той стороны банку поддержали другие руки.

А еще спустя мгновение на Нику смотрели два бесконечно уставших выцветших глаза.

Сморщенные пальцы подтолкнули к ней подарок и снова скрылись под водой.

Прежде чем исчезнуть, речной Есми растянул губы в печальной улыбке.

– Горан, постойте! Ваша дочь! – воскликнула Ника и чуть было не прыгнула в реку вслед за ним. Хотела догнать, но он уже ушел в глубину, оставив на поверхности едва заметный водоворот. Крикнула: – Валерия просила передать, что очень вас любит!..

Но вряд ли Есми услышал.

Ника еще немного постояла на берегу, вглядываясь в рябь на темной поверхности воды. Что за создания обитают там, на дне?

Люди. Несчастные люди, которые отчаянно продолжают жить, несмотря на то, что давно уже не живут…

Она прижала к себе мокрую банку с кружащей внутри рыбой и двинулась в обратный путь. Теперь приходилось подниматься по склону, и Ника не смотрела по сторонам, старалась экономно расходовать силы – надо было непременно добраться до дома. И подумать о том, что делать с этим подарком судьбы, вернее, как его… приготовить.

Какое счастье, что Колька ее ждал! Хотя бы есть с кем поговорить.

– Рыбка, – сказал мальчуган, разглядев нового жильца, как только Ника ступила на порог.

– Ужин. – Она со стуком поставила банку на стол и сдернула с крючка полотенце. Вытерла руки и лицо, достала из ящика кухонный нож. Пленница притихла, едва шевеля плавниками. Словно почуяла неладное.

– А как мы ее назовем?

– Никак, – отрезала Ника, чувствуя себя разбивательницей детских сердец. – Нельзя привязываться к еде.

Они уселись по разные стороны стола и наблюдали за тем, как рыбка вяло поворачивается в мутной воде за стеклом.

– Коль, ты на рыбалке когда-нибудь бывал?

– Не-а.

Собственный Никин опыт в этой сфере тоже сводился к нулю.

– Эх, ты, а еще мальчик. – Она подперла кулаком подбородок и всмотрелась в бессмысленные рыбьи глаза. Из банки тоже всматривались в нее. В ожидании приговора. – А живую рыбу твои родители в магазине покупали?

– Не. Только замороженную, – сказал Колька, и вдруг выпалил: – Ника, не ешь Гошу! Он хочет жить с нами!

Или он, или я, невесело подумала Ника. Ну, не при ребенке же его убивать, в самом деле.

– Вот что… – Она поднялась со стула и засуетилась у шкафов. Извлекла из одного большую суповую кастрюлю, взяла банку и со всеми предосторожностями переселила рыбу в новое пристанище. Освободившуюся емкость Ника торжественно вручила ничего не понимающему Кольке. – За водой сходи. А то ему мало.

– Ага, – тут же подскочил мальчишка. – Я сейчас. Я быстро!

С учетом того, что Полупутем он не пользовался, – вряд ли, подумала Ника.

Оставшись наедине с будущим ужином, она мрачно уставилась в кастрюлю.

Все просто. Если вылить воду, рыбина погибнет естественным образом. А Кольке можно сказать, что она заболела. Или умерла от тоски по сородичам. Или… Черт, еще и об этом приходится думать! Вместо того чтобы просто радоваться, что у нее есть ЕДА.

«Еда» окончательно притихла. Наверное, решила притвориться мертвой в надежде, что ею побрезгуют.

Как бы не так.

Ника решительно взялась за ручки и поднесла кастрюлю к раковине.

Гоша. Теперь вообще кусок в горло не полезет. Есть Гошу – это не то же самое, что есть рыбу.

Прости, Гоша. Ты оказался низшим звеном в этой короткой пищевой цепочке. Проще говоря, плавал не в то время и не в том месте.

Стиснув зубы, Ника выплеснула воду в раковину и выскочила в коридор. И дверь за собой закрыла, как если бы совершила убийство, и жертва слала ей вслед последние предсмертные проклятия.

Чтобы не думать о том, что должна испытывать сейчас рыбка по имени Гоша, Ника попыталась собрать воедино обрывки знаний о выживании в сложных условиях.

Воды нет. Огня нет. Зато имеется нож и кое-какая посуда.

По всему выходило, что рыбу придется употреблять прямо так. Сырую.

Во всем мире люди едят сырую рыбу, убеждала она себя. Люди любят сырую рыбу. Еще и платят за это немалые деньги. Она и сама ее ела – в суши-баре, вместе с одногруппниками. Что там было? Семга или угорь. И ничего. Даже понравилось. Она вообще не гурман, неделю может прожить на лапше быстрого приготовления и картофельном пюре из порошка…

При мысли о подобных деликатесах желудок требовательно заурчал.

Пора возвращаться. Нужно еще успеть убрать остатки пиршества до Колькиного появления.

Замести следы. Скрыть улики.

Рыбешка неподвижно лежала на дне раковины и укоризненно глядела на Нику остановившимся глазом.

Чтобы убедиться в окончательности финала, Ника потыкала ее ножом, а затем с внутренним содроганием принялась отпиливать плавник.

Выковыряла из-под кожицы влажный студенистый комок, поднесла к губам. Только не нюхать и не рассматривать! Зажмурилась и сунула его в рот.

Видимо, повара суши-баров знают какой-то секрет превращения в съедобное всего несъедобного.

С отвращением она выплюнула склизкую гадость в раковину и заметалась по кухне, выкрикивая все известные ей ругательства. Схватила полотенце, попыталась стереть с языка остатки вкуса. Даже запить нечем, противно, мерзко и пакостно до тошноты! Лучше уж с голоду помереть, чем еще раз попробовать вот это… Эту… Рыбью плоть!