Итак, все начали разъезжаться из-под Дмитрова. Царские воеводы с победой, Ян Сапега через Ржеву Владимирову в Волок, а переодевшаяся в мужской костюм Марина Мнишек — навстречу судьбе и будущему мужу «Дмитрию Ивановичу» в Калугу. Их соединение в Калуге сделало еще более бессмысленным тушинское стояние. Маршрут остававшихся под Москвою «подданных» второго самозванца был предопределен: либо под Смоленск, либо в ту же Калугу.

Подмосковные таборы бывших сторонников Вора доживали свои последние дни. Там возобладали те, кто, не стесняясь, договаривался с имевшим преимущество силы королем Сигизмундом III. 4 (14) февраля русские тушинцы во главе с нареченным патриархом Филаретом и боярином Михаилом Глебовичем Салтыковым заключили предварительный договор об условиях избрания на русский престол польского королевича Владислава[420]. В конце февраля 1609 года в Тушино возвратилось посольство «рыцарства» с поучающим королевским ответом на принятые ими декларации: «Его королевское величество видит, что это рыцарство не согласилось преклонить добрых своих чувств перед ничтожными побуждениями». Король Сигизмунд III считал требования тушинских поляков «невероятными» и «неисполнимыми». А как иначе могло быть расценено условие выполнить обещания тушинского «царя Дмитрия», «тем более, что долг этот сделан в чужом государстве и чужим человеком, когда его дело было сомнительно»? В ответе короля отмечались «ограниченные полномочия» присланных к нему людей. Единственное, на что он милостиво соглашался, — начать считать четверти службы у тех, кто будет действовать совместно с армией Речи Посполитой под Смоленском, «пока Божиим судом и его милостию то государство (Московское. — В. К.) не будет передано в руки короля посредством ли переговоров, которые уже начинаются, или военною силою»[421].

В то же самое время в Тушино вернулись другие послы войска, ездившие в Калугу к царю Дмитрию со своими условиями. Калужский ответ обещал много больше. Царь Дмитрий, видимо, еще не зная, что Марина Мнишек находится уже на пути к нему, обещал «выдать сейчас же на конного всадника по 30 злотых, если рыцарство приведет к царю в Калугу в добром здоровьи царицу». Но тональность его речей, обращенных к «рыцарству», изменилась. Это уже не был во всем послушный воле своего гетмана князя Ружинского кукольный «царик», он называл имена своих изменников (князя Романа Ружинского и боярина Михаила Салтыкова, вступивших в переписку и обсуждение будущего устройства Московского государства среди самых первых). Поэтому на предложение тушинцев «пусть его царское величество обещает, что вступит с королем в приличные переговоры», был дан четкий и недвусмысленный ответ: «Это должно быть предоставлено на волю его царского величества». И еще один пункт, ясно показывающий, что самозванец поставил крест на прежних подчиненных отношениях с «рыцарством»: «Чтобы царь не смел ничего делать без ведома старшего из рыцарства: царь обещает без ведома старшего из рыцарства не делать тех дел, которые касаются самого рыцарства, но те дела, которые касаются самого царя, царь в своем отечестве будет решать сам со своими боярами». Правда, пережив потерю своего имущества после побега из Тушина, царь Дмитрий уже не так крепко держался за него и обещал все, что будет найдено и привезено к нему в Калугу, раздать войску: «все деньги, драгоценности, столовое золото, серебро, одежда, экипажи, лошади, соболи, черно-бурые лисицы, рыси, куницы, лисицы и все имущество, какое в то время забрали у царя».

Два разнящихся между собою ответа — из-под Смоленска от короля и из Калуги от снова набиравшего силу «царика» — окончательно раскололи Тушинский лагерь. Единственное, о чем смогли договориться бывшие тушинцы, так это о том, чтобы всем вместе, организованно, в целях собственной же безопасности, отойти к Волоку, а там действовать, кто как решит, и разойтись «в братской любви, кому куда угодно». 6 (16) марта 1610 года, по свидетельству Иосифа Будилы, Тушинский лагерь прекратил свое существование[422]. Первыми от Москвы отходили роты Велегловского, Крыловского, Каменского, Красовского, затем следовала артиллерия, а «при ней донцы и пехота» под командованием боярина и казачьего атамана Ивана Мартыновича Заруцкого, далее полки Адама Рожинского и Иосифа Будилы. Под началом Будилы отходила рота еще одного будущего мемуариста, неоднократно упоминавшегося Николая Мархоцкого. В середине находились возы с тем имуществом, которое успели накопить. «За возами шло все войско в таком порядке, как обыкновенно идут полки: впереди его милость отец патриарх (Филарет. — В. К.) с боярами, потом полки — г. Зборовского, г. гетмана, г. Хрослинского, Глуховского, Копычинского». Охраняла эту процессию «от московских наездников» стража, набранная по 10 всадников из всех рот[423].

Немедленно после ухода полков из Тушина, 12 марта 1610 года, в Москву пришло земское войско князя Михаила Скопина-Шуйского и немецкое во главе с Якобом Делагарди: «А пришло с Яковом немец тысяч с пол-третьи на оборону Московскому государству» (то есть 2500 человек)[424]. Войско торжественно встретили «в Напрудном, от Москвы две версты», специально присланные для этого боярин князь Михаил Федорович Кашин, думный дворянин Василий Борисович Сукин и разрядный дьяк Андрей Вареев. Так князь Михаил Шуйский сумел достичь своих целей, избежав больших сражений как под Троице-Сергиевым монастырем, так и под Москвой.

В столице наконец-то, после долгих ожвданий и тяжелых сражений, наступало счастливое время. Царь Василий Шуйский был настолько рад окончанию осады, что не знал, как ублажить освободителей. Особенно восхищался царь принесшими освобождение «немцами» — заслуги своих, как всегда, считались делом само собой разумеющимся. Графа Якоба Понтуса Делагарди и других шведских воевод чествовали по дипломатическому протоколу. 18 марта об этом приеме записали в Посольском приказе: «Воеводы Яков Пунтусов да Индрик Теуносов и рохмистры и праперщики государю царю и великому князю Василью Ивановичю всеа Русии челом ударили», после чего был стол «болшой посолской в Грановитой палате». Шведского военачальника потчевали «вины фряскими» и принимали в эти дни даже во внутренних царских покоях. На раздачу денег наемникам из Швеции были переплавлены фигуры 12 апостолов из чистого золота, создававшиеся для годуновского храма «Святая святых» в Кремле. Петр Петрей, хорошо осведомленный об обстоятельствах истории шведского вспомогательного войска в России, писал об этих днях: «Великий князь был очень доволен и рад; он не только велел принять в городе графа и подчиненное ему войско с большою пышностью и торжеством, но и снабдил их кушаньем и напитками, чтобы никому нельзя было жаловаться на недостаток в чем-либо нужном. Точно так же он подарил всем офицерам, по чину каждого, за верную службу несколько лошадей, платья и других вещей. Полководец отдыхал там несколько недель со своим войском»[425].