– Странно, – сказал Кеннет, заинтересованный словами Ребекки. – Похоже, я чего-то не понял, слушая разговор Катарины с Гермион. Ты можешь мне объяснить, в чем здесь дело?

– Когда Катарина говорила Гермион, что Ашбертону нужна именно такая жена, как твоя мачеха, она намекала на то, что хочет для своего деверя женщину, которая не сможет подарить ему наследника, – объяснила Ребекка. – Если такое случится, то сын Катарины и Майкла унаследует титул герцога.

– Теперь все ясно! – воскликнул Кеннет. – Гермион прожила с отцом несколько лет и ни разу не забеременела. Значит, она бесплодна. И в то же время она достаточно красива, чтобы привлечь к себе внимание герцога и заставить его жениться. У нее свои цели, а у Катарины свои, и они отлично поняли друг друга.

– Совершенно верно, но Катарина вовсе не хочет титула для своего сына. – Ребекка опять громко рассмеялась. – А это выше понимания Гермион – равнодушное отношение к титулу и богатству.

– Так вот оно что, – задумчиво произнес Кеннет. – Катарина хитрее, чем я предполагал.

– Никто не убедит меня, что Гермион добровольно рассталась с драгоценностями, – сказала Ребекка. – Неужели ей приставили нож к горлу?

– Мне кажется, Майкл попросил одного из своих приятелей, имеющего связи с преступным миром, устроить похищение драгоценностей и подделать сопроводительное письмо. Разумеется, я его об этом не просил.

– Справедливость восторжествовала, хотя закон и нарушен. Я одобряю его поступок. – Ребекка уткнулась лицом в букет и вдохнула аромат цветов. – Хватит ли денег, вырученных от продажи драгоценностей, на оплату долгов?

– Думаю, их будет недостаточно, но я по крайней мере смогу выкупить закладные.

– Я рада, что ты сможешь избежать банкротства. Это просто замечательно!

– Говорить об этом пока преждевременно, – ответил Кеннет. – Еще ничего не ясно. – Он жестом подозвал проезжавший мимо экипаж. – Но одну вещь я могу сделать уже сейчас. По соседству с Саттертоном находится имение Рамзей-Грандж, которое принадлежало еще моему деду. Дом, еще совсем крепкий, сдавался внаем вместе с прилегающей к нему землей. Я хочу выкупить это имение и подарить Бет и Джеку.

– Значит, у них будет крыша над головой, даже если придется расстаться с Саттертоном, – заключила Ребекка. – Как великодушно с твоей стороны!

– Бет заслуживает хорошего приданого.

«Возможно, – подумала Ребекка, – но не все братья прощают своих сестер за легкомысленные поступки. Какой же благородный человек мой пират!» Ребекка снова поднесла к лицу букет, чувствуя себя свободно и легко. Шампанское будоражило кровь.

– У тебя в руках букет невесты? – спросил Кеннет.

– Да. Бет сказала, что скоро я тоже выхожу замуж и она хочет передать свои цветы мне.

Кеннет с понимающей улыбкой посмотрел на нее.

– Фальшивая помолвка влечет за собой и другие фальшивые поступки, – заметил он.

– Почему она фальшивая? Наша помолвка вполне официальная. Просто мы расторгнем ее по прошествии некоторого времени.

– А пока мы помолвлены… – Кеннет порылся в кармане и что-то извлек из него. – Сними перчатку с левой руки, – попросил он.

Ребекка послушно стянула перчатку. Кеннет взял ее руку и надел на средний палец кольцо. Солнечный луч упал на украшение, и крупный старинный бриллиант засверкал на пальце молодой женщины.

Ребекка посмотрела на кольцо и вспомнила известную старинную примету: если кольцо невесте впору, то ее замужество будет удачным. Это кольцо как нельзя лучше подходило к ее изящному пальцу. Ребекке захотелось плакать и смеяться одновременно.

– Оно… оно очень красивое, – прошептала она.

– Это кольцо передается в нашей семье из поколения в поколение, – срывающимся голосом сказал Кеннет. – Я нашел его в шкатулке с драгоценностями и решил, что ты должна его носить на время нашей помолвки.

– Я постараюсь не потерять его и сразу же возвращу, как только мы расторгнем нашу помолвку.

Ребекка посмотрела Кеннету в глаза и увидела в них такое же смятение чувств, какое переживала в своем сердце. В глазах капитана она прочла многое – и от этого любящего взгляда у нее словно крылья выросли.

Ребекка натянула перчатку и взяла Кеннета под руку.

– Через три недели истекает срок, – сказала она, благоразумно меняя тему разговора.

– Какой срок?

– Срок представления работ на выставку в Королевскую академию искусств. – Ребекка начала загибать пальцы, подсчитывая оставшиеся дни. – У тебя еще есть время подготовить к ней свои работы. Конечно, «Лилит» совершенно исключается.

Кеннет остановился как вкопанный.

– О чем ты говоришь? Чтобы я представил свои работы на выставку? Что за бессмыслица?

– Почему бессмыслица? Может, тебе трудно поверить, но ты уже стал настоящим художником, капитан. Твои работы будут напечатаны. Лучший гравер Британии заинтересовался ими. Следующий шаг – выставка. Что может быть лучше, чтобы привлечь к себе внимание широкой публики!

Кеннет поглядел на нее так, будто Ребекка застала его на месте преступления.

– Даже если я рисую достаточно сносно, это еще не значит, что мои работы достойны такой выставки.

– Как говорит мой отец, каждый художник рисует так, как он умеет, – не сдавалась Ребекка. – Сотни художников каждый год выставляют свои работы, и большинство из них – обыкновенная посредственность. С твоим талантом тебя обязательно должны заметить, но, если и не заметят, тоже ничего страшного. Продолжай работать и выставишь свои творения в следующем году.

Кеннет долго молча смотрел на Ребекку. Внезапно его лицо просияло.

– Я выставлю свои работы, если ты сделаешь то же самое.

– Я? – испуганно воскликнула Ребекка. – Что за глупости? Мне-то зачем выставляться?

– Вот теперь мы и поменялись ролями. Всегда легче давать советы, чем самому следовать им. Конечно, тебя не беспокоит материальная сторона дела, и все же я считаю, тебе надо показать свои картины. У тебя Божий дар, и ты должна ценить это.

– Я и ценю. Я постоянно совершенствую технику письма и стараюсь как могу не разбрасываться по мелочам.

Кеннет обнял Ребекку за плечи.

– Этого недостаточно. Вспомни библейскую притчу о человеке, который зарыл в землю свой талант. И что из этого вышло? Ты художница от Бога и просто обязана делиться своим даром с другими. Люди имеют право восхищаться твоим талантом, плакать и даже сердиться, глядя на твои картины.

Ребекка пыталась отвести глаза, но Кеннет неотступно следовал за ней взглядом.

– Чего ты боишься? – спросил он. – Уж конечно, не провала. Твои картины превосходны, и ты прекрасно это знаешь.

Ребекка задумалась. Она уже несколько оправилась после смерти матери, и ее картины стали намного лучше. Так что же так пугает ее? Почему от одной мысли о выставке ее сердце замирает от страха? В чем здесь причина?