Увы, то, как он выставлял себя героем и мучеником, произвело желаемое действие, хотя я и знала, что он сам убийца и негодяй!

— Будь я дома, — сказал Куан, — они убили бы и меня и получили награду, обещанную за мою голову. Упав на колени рядом с моей женой и дочерьми, стеная от горя, я почувствовал, как во мне вспыхнуло пламя гнева. Мой дух требовал воздаяния. Я хотел покарать мясников за их преступление, но как? У меня не было официального положения в Кантоне, я не мог ни предпринять розыск убийц, ни приказать казнить их. — Беспомощность, которую должен был испытывать Куан, окрасила его слова. — А Кантон стал местом беззакония. Какую надежду мог я питать на правосудие?

И вот тогда я порвал узы долга, которые почитал всю жизнь. Я поклялся, что сам разыщу убийц моей семьи и сам свершу правосудие. — Глаза Куана засверкали. — Я снял мантию и шапочку, свидетельствовавшие о моем официальном ранге. Я поручил сына заботам проверенного друга. Затем я вооружился и вооружил десятерых верных моих людей мушкетами и мечами. В последний раз я помолился над моей женой и дочерьми и обещал, что отмщу за их смерть. Затем мои люди и я начали охоту на негодяев. Мы проследили их до опиумных притонов, и мы перестреляли их. Мне было все равно, что я сам поставил себя вне закона и стал убийцей. Меня заботило только одно: перебить их всех до самого последнего.

Я представила себе, как он и его подручные нападают на растерявшихся негодяев и пристреливают их среди воплей и крови. Хотя это беспощадное кровопролитие приводило меня в ужас, мой дух рукоплескал ему. Я знал, каково это — ненавидеть кого-то с подобной ядовитой злостью, и я сама могла бы вот так же расправиться с теми, кто причинил мне зло, будь у меня такая возможность и не опасайся я последствий.

— В следующие несколько дней мы убили восемнадцать человек, — сказал Куан. — Тем временем кантонские чиновники и британцы договорились о перемирии. Было решено, что Китай уплатит шесть миллионов фунтов — гигантскую сумму — британцам. В ответ британцы пощадят город и отведут свои корабли от набережных. Вопреки крови на моих руках моя жажда мести оставалась неудовлетворенной. Смерть жалких восемнадцати опиумных контрабандистов не могла вернуть к жизни мою жену и дочерей. А Китай потерпел страшное поражение.

Я полагала, что наконец-то Куан объяснил, почему он покинул Китай. Его жена и дочери были убиты, его страна унижена; Китай был полон горьких воспоминаний, его томило желание спастись от них. Я понимала, что Куан, когда-то благородный, цивилизованный человек, превратился в преступника, потому что ярость извратила его сознание. Однако я все еще не знала, почему он приехал именно в Британию… и что ему было нужно от меня. Прежде чем я успела спросить, появился Хитчмен.

— Что вам нужно? — Куан раздраженно нахмурился на Хитчмена.

— Сожалею, что пришлось перебить, — сказал Хитчмен, — но я должен поговорить с вами. Это не терпит отлагательств.

Они вышли в коридор, где обменялись несколькими тихими торопливыми фразами. Затем Куан сбежал по лестнице, не попрощавшись со мной. Хитчмен вошел в комнату.

— Куан просит извинить его поспешный отъезд, — сказал Хитчмен. — Он возобновит вашу беседу позднее. А пока он хочет, чтобы вы оставались в своей комнате.

Провожая меня туда, Хитчмен не произнес ни единого слова в объяснение, но, несомненно, произошла какая-то беда. Только позднее я узнаю, что произошло, — и еще много позже, каким образом последствия этого в конце концов ввергнут меня в гибельную опасность.

Я томилась в своей комнате, гадая, что случилось. С моря наползал туман, и тревога пронизывала дом, который хранил безмолвие гробницы до вечера, когда я услышала шаги. Я подошла к двери, и, к моему изумлению, она открылась, едва я повернула ручку. Хитчмен забыл ее запереть. Я прокралась к лестнице и внизу в вестибюле разглядела Куана и Ника.

— Вы отыскали какие-нибудь следы моего сына? — спросил Куан.

Ник покачал головой.

— Продолжайте искать, — сказал Куан.

Они разошлись и исчезли из виду. Я поняла, что Тин-нань каким-то образом выбрался из дома и убежал. Очевидно, все были заняты тем, чтобы вернуть его. Я испытывала жалость к мальчику, потерявшему мать, а теперь томящемуся в чужой стране, и к его отцу тоже, так как Брэнуэлл научил меня, какую пытку испытываешь, когда пропадает тот, кого любишь. Однако исчезновение Тин-наня предоставляло мне нежданную возможность.

Часы пробили одиннадцать, их звон раскатился эхом по пустому дому. Я надела мантилью и шляпку и прокралась вниз. Парадная дверь была отперта: занятые розысками Тин-наня обитатели дома забыли про осторожность. Снаружи густой клубящийся туман скрывал все дальше двадцати шагов. Он приглушал рев моря и пронизывал меня промозглой сыростью. Торопливо шагая по дороге к Пензансу, я испытывала тревожное ощущение, будто за мной следят. Я остановилась, прислушиваясь, но ничего не услышала.

Наконец я достигла города и стала подниматься по его улицам. Дома лепились один к другому в запутанном лабиринте проулков. Их окна отбрасывали прямоугольники слабого света на мокрый скользкий булыжник. Мимо меня шмыгали кошки, я слышала, как они рыщут и шипят в темноте. Стук деревянной обуви предупреждал о приближении прохожих, которые внезапно возникали из тумана и тут же исчезали в нем. Из печных труб на крутых шиферных крышах поднимался дым. Я вдыхала запахи жарящейся рыбы, соленого моря, испарений, сочащихся из сточных канав. Каким-то образом я отыскала Устричный коттедж, крохотный домишко из грубо отесанных камней, побуревших от непогод. Я кинулась вверх по кривым неровным ступенькам и забарабанила в дверь.

— Мистер Слейд! — кричала я.

Мистер Слейд тотчас открыл дверь, втащил меня внутрь и обнимал, пока я рыдала от облегчения и непреходящего страха.

— Что вы делаете тут? — сказал он. — Что произошло?

Я осознала, что тепло его тела согревает меня сквозь его белую рубашку, а мое лицо прижимается к коже в просвете расстегнутого воротника. В смущении я попятилась и попыталась взять себя в руки.

— Я убежала, — сказала я и рассказала про обстоятельства, позволившие мне спастись. — Я должна была увидеть вас.

— Я рад, что вы здесь, — сказал мистер Слейд. — И особенно рад видеть вас целой и невредимой.

Голос его был грубым и все же нежным, в его взгляде теплилось нечто большее, чем счастье, которое испытывают воссоединившиеся товарищи. Возможно ли, что мое отсутствие и опасность, которой подвергалась моя жизнь, усилили его расположение ко мне? В смущении я огляделась. Мы стояли в комнатке с побеленными стенами и низким косым потолком. Окно открыто, чтобы уходил дым очага. Стол с книгами, бумагами и горящей лампой. Простой стул, на котором Слейд, видимо, сидел за столом, и единственное кресло в углу.

— Вы, наверное, устали, — сказал он. — Вам надо отдохнуть.

Он усадил меня в кресло, затем поставил свой стул напротив меня и примостился на краешке, наклоняясь вперед. Я заметила, как тихо было в доме. Никаких признаков агентов, товарищей Слейда. Успокоенность, которую я привыкла чувствовать рядом с ним, исчезла. Комната казалась слишком тесной, смутный свет лампы слишком интимным, а мистер Слейд сидел слишком близко. Я различала темную щетину на его лице, отражение лампы в его глазах. Но мне не следовало отвлекаться на личные мысли. Я быстро рассказала мистеру Слейду про Куана и что он говорил мне.