Кейт повернулись, и их колени соприкоснулись. Кайма ее платья задела сено. Она не знала, что и думать. Она была немного встревожена строгостью Дьюкейна, хотя почувствовала облегчение. То, о чем говорилось в письме, касалось его, а не ее, подумала она. Может быть, кто-то написал мне о том, что он — гомосексуалист. Он, наверно, не понимает, что мне это безразлично. Она почувствовала страшное любопытство.

— Но если оно касается прошлого и того, о чем ты сам готов рассказать, то почему бы мне не прочесть его? Что в этом плохого?

— Лучше избежать соприкосновения со злом. По-настоящему дурное письмо надо прочесть и уничтожить, а лучше всего вообще не читать. Такие вещи вкрадываются в сознание. Не нужно иметь ничего общего с ненавистью и подозрительностью. Пожалуйста, позволь мне разорвать это письмо, Кейт, пожалуйста.

— Не понимаю, — ответила Кейт. — Что бы ни говорилось в этом письме, не может испортить мое отношение к тебе. Как мало ты мне доверяешь! Ничто не может уменьшить мою любовь к тебе. Ты это, конечно, сам знаешь.

— Все равно это произведет впечатление, — сказал Дьюкейн, — чувственное впечатление. Тебе будет трудно это позабыть. Такие вещи вредоносны, они отравляют, какова бы ни была любовь. Я виноват, Кейт. Лучше я сам, по-своему, объясню тебе все. Тогда ты поймешь.

— Нет, не пойму, — сказала Кейт. Она наклонилась вперед, и их колени соприкоснулись. — Не понимаю, что значит «чувственное впечатление». Лучше уж я сама прочту. Иначе я буду без конца думать, о чем оно. Дай мне его.

— Нет.

Кейт чуть отстранилась и засмеялась.

— Неужели ты думаешь, можно победить женское любопытство?

— Я прошу тебя стать выше женского любопытства.

— Дорогой мой, какие мы сегодня правильные! Джон, образумься! Я умираю от желания узнать, что там такое. Это не повредит моей любви. Я люблю тебя, осел!

— Я расскажу тебе, о чем оно. Я просто не хочу, чтобы ты прикасалась к этой мерзости.

— Я не такая уж слабая! — сказала Кейт. Она выхватила письмо и встала, потом отошла с ним за садовую скамейку.

Дьюкейн мрачно смотрел на нее, а потом наклонился и закрыл лицо руками. Он замер в этой позе, выражавшей отчаянье и отстраненность.

Кейт вдруг очень заволновалась. Она колебалась, держа письмо в руках, но ее любопытство оказалось сильнее. Она открыла его.

Внутри было два вложения. На первом было написано:

Дорогая мадам,

«Зная ваши нежные чувства к мистеру Джону Дьюкейну, предполагаю, вам будет интересно познакомиться со следующим письмом.

Преданный вам Доброжелатель»

Внутри лежал еще конверт, адресованный Дьюкейну, Кейт вытащила письмо:

Мой самый, самый дорогой, мой Джон, это мое обычное ежедневное послание к тебе, оно о том, что ты и так хорошо знаешь, что я люблю тебя до самозабвения. Ты был так бесконечно мил со мной вчера после того, как я так ужасно вела себя, и ты знаешь, как я невыразимо благодарна тебе за то, что ты остался. Я лежала потом на кровати целый час и плакала — от благодарности. Не подчиняемся ли мы целиком велениям любви? Я не могу и дня прожить без того, чтобы не уверить тебя в моих чувствах. Конечно, у нас есть будущее. Твоя, твоя, твоя

Джессика

Кейт посмотрела на дату. Она была потрясена, как будто ее ударили в живот со всего размаху чем-то тяжелым. Она схватилась за спинку скамейки, сделала движение, будто хочет сесть, но потом отошла и села на траву, закрыв лицо руками.

— Ну? — спросил Дьюкейн спустя некоторое время.

Кейт ответила слабым голосом.

— Теперь я понимаю, что ты имел в виду под «чувственным впечатлением».

— Прости, — сказал Дьюкейн. Он казался спокойным теперь, разве только очень усталым. — Мне особенно нечего больше сказать. Ты была уверена, что оно не может повредить нашим отношениям, и могу только надеяться, что так оно и есть.

— Но ты сказал, что это относится к прошлому…

— И это верно. У меня нет сейчас романа с этой девушкой, хотя, по письму судя, можно подумать, что он еще существует. Я перестал быть ее любовником два года назад, но имел глупость продолжать видеться с ней.

Кейт сказала несвоим голосом:

— Но, разумеется, ты можешь видеться с кем хочешь. Ты знаешь, что я тебя ничем не связываю. И как бы я могла? Я только немного удивлена, что ты вроде как… ввел меня в заблуждение…

— Лгал тебе. Да. — Дьюкейн встал. Он сказал:

— Думаю, мне лучше сейчас уйти. Ты должна переварить это, Кейт, если сможешь. Я вел себя неверно и в каком-то смысле обманывал тебя. Я имею в виду, что утверждал, будто я ни с кем не связан, а это письмо говорит о том, что это не так. Я виноват.

— Ты не вернешься сейчас в Лондон?

— Нет, не думаю.

— О, Джон, что же происходит?

— Ничего, пожалуй.

— Можешь ты, наконец, объясниться?

— Я устал от объяснений, Кейт. Я устал от себя самого.

Он быстро ушел, пройдя через отверстие в изгороди.

Стоя на коленях, Кейт медленно собирала рассыпанные письма и складывала их обратно в испанскую корзинку. Слезы текли с ее залитых солнцем щек на сено. Птица в лесу неуверенно и гулко крикнула: ку-ку, ку-ку.

— Сегодня будет представление, — объявил Пирс всем, кто слышал его.

Воскресный обед закончился. Дьюкейн, Мэри и Тео сидели за столом, куря сигареты. Кейт и Октавиен, тихо о чем-то говоря, сели на софу. Пола и близнецы ушли на лужайку, где близнецы сейчас играли в Бобровый городок. Барбара сидела у окна, читая «Сельскую жизнь». Пирс в балетной позе стоял у кухонной двери.

— Что за представление? — спросила Мэри.

— Страшное и ужасное.

Барбара не отрывалась от чтения.

— Ты уже сделал нечто страшное и ужасное, — сказал Дьюкейн. — Думаю, ты доволен началом своей преступной карьеры.

— Страшное — для тебя или для кого-то еще? — спросил Тео заинтересованно.

— Подождите, и все увидите.

— О, как ты надоедлив, — сказала Барбара. Она отшвырнула журнал и выбежала на переднюю лужайку. Через минуту она уже смеялась вместе с близнецами.

Пирс сел у окна и сделал вид, что читает «Сельскую жизнь». Он покраснел и, казалось, он сейчас расплачется. Трое за столом быстро заговорили о чем-то. Через минуту Мэри встала и что-то тихо сказала Пирсу, так что никто не слышал, и он покачал головой. Она вышла в кухню. Дьюкейн отложил сигарету и последовал за ней. Ему было невыносимо тяжело в совместном присутствии Кейт и Октавиена.

— Могу я вам помочь, Мэри? Вы ведь не собираетесь мыть посуду?