– Терпение.

– Нет ли чего-то, что я могла бы сделать еще?

Ее настойчивость рассердила мисс Кутпитью, но в порядке компромисса она сказала:

– Повторите обряд с ногтями Темула, и в этот раз добавьте прядь его волос. Сделайте это в первый день новолуния. В этот день его каналы будут открыты шире всего. – Погрозив костлявым указательным пальцем, она еще раз наставительно сказала: – Но вы должны запастись терпением.

Дильнаваз рискнула робко напомнить:

– Вы говорили, что существует еще одно, последнее, средство, которое можно попробовать, если все остальное не поможет…

Мисс Кутпитья резко оборвала ее:

– Я сказала, чтобы вы об этом и не думали. Выкиньте это из головы. Немедленно.

– Как скажете. Вам лучше знать, поэтому я к вам и хожу.

Она смиренно поблагодарила и ушла.

III

Совет Диншавджи состоял в том, чтобы Густад выполнял все, что сказал Гулям Мохаммед.

– Не противоречь ему. Давай просто потихоньку сделаем, что он велит, и навсегда забудем о мерзавце.

– Но нам придется изымать по две пачки в день. Только так мы сможем уложиться в тридцать дней.

– Не волнуйся, предоставь это мне.

Диншавджи делал свое дело спокойно и уверенно. Каждый вечер он передавал Густаду две пачки, тот относил их домой и снова прятал в ненавистный черный пластиковый пакет в кухонном чулавати.

Банк гудел разговорами об из ряда вон выходящем событии в Нью-Дели. Не так уж часто парс попадал на первые страницы газет из-за совершенного им преступления. Последняя сенсация подобного рода произошла более десяти лет назад, когда командующий флотом застрелил любовника своей жены. В столовой обсуждалось сомнительное признание майора Билимории и обилие поразительных фактов, обнаруженных следствием. Большинство сотрудников отказывалось верить, что майор смог имитировать голос премьер-министра. Есть во всем этом что-то очень сомнительное, говорили они.

Диншавджи и Густад принимали участие в этих дискуссиях, чтобы продемонстрировать подобающий интерес. Диншавджи так здорово справляется с ситуацией, думал Густад, исполненный восхищения хладнокровной отвагой и здравомыслием друга. Не было больше никакого фиглярства и буффонады – только близкая, надежная дружба. «Как же я его недооценивал! И как я смогу отплатить ему за его неоценимую помощь?»

Не успел он оглянуться, как минула половина назначенного тридцатидневного срока. Выйдя помолиться на рассвете, Густад обнаружил, что и его розовый куст, и мятный срублены под корень. Каждый стебель, каждая веточка были срезаны и искромсаны на мелкие кусочки.

Нет смысла звать гуркху, подумал он. Зачем поднимать шум? Но Джимми любил эти кусты и иногда по утрам приходил, чтобы полить их.

Он постоял минуты две, потом принес метлу и молча собрал остатки Гулямова бездушного напоминания.

* * *

Диншавджи увеличил темп, теперь он изымал по три пачки в день, и Густад предпочел бы не сообщать ему об угрозах Гуляма. Но самым малым, чем он считал себя теперь обязанным Диншавджи, была абсолютная честность.

– Диншу, не слишком ли это опасно? Тридцать тысяч – такая сумма в бухгалтерском учете обратит на себя внимание, может, не стоит так торо-питься?

Диншавджи ответил, что беспокоиться не о чем, он знает, что делает. Таким образом, счет опустел за пять дней до крайнего срока.

Тем вечером Густад крепко пожал ему руку.

– Спасибо тебе, Диншу, огромное спасибо. Я даже не знаю, как мне тебя благодарить, ты так много для меня сделал.

– Не стоит благодарности, яар, – улыбнулся тот. – Ерунда.

Но лишь на следующий день, когда Диншавджи уничтожил все следы фиктивного счета, Густад узнал правду. Перед обедом Диншавджи потерял сознание и был срочно увезен в «Парси дженерал». Мистер Мейдон отправил посыльного к его жене и разрешил Густаду сопроводить его в больницу. Когда «Скорая» под вой сирены мчалась по улицам, Диншавджи пришел в себя.

– Все в порядке, Диншу, все будет хорошо, – сказал ему Густад. – Твою жену уже известили, она приедет прямо в больницу.

– Мой домашний стервятник, – слабо улыбнувшись, произнес Диншавджи. – Да благословит ее бог, она сразу прилетит.

«Скорая» маневрировала в потоке движения, порой почти останавливаясь в пробках, и встревоженный Густад начинал ругаться. Он посмотрел на лицо Диншавджи и заметил, что теперь, когда он лежал, обвисшая под его подбородком кожа двумя валиками опала вдоль горла.

Диншавджи снова открыл глаза.

– Теперь ты знаешь, почему я так торопился. Я понимал, что у меня осталось не так много дней. Поэтому начал изымать по три пачки, чтобы успеть закончить дело, пока не стало поздно. – Густад взял его ладонь обеими руками. Говорить он не мог, в горле стоял ком. Ладонь была холодной и очень гладкой.

Когда «Скорая» добралась до «Парси дженерал», жены Диншавджи там не было.

– Страшные пробки, – бодро объяснил другу Густад. – Должно быть, Аламаи застряла в одной из них.

Он оставался с другом, пока в мужской палате не нашли свободное место и не были выполнены все формальности. Это была та же палата, в которой Диншавджи лежал полгода назад.

Диншавджи торопил его вернуться в банк.

– Иначе Мейдон начнет вышагивать взад-вперед, недовольный тем, что мистер Нобл так долго не возвращается.

– Забудь про Мейдона. Я не уйду, пока врач тебя не осмотрит.

– В этом нет необходимости, яар. Для меня это место – все равно что дом отдыха. – Он лукаво подмигнул, как делал это до жалобы со стороны Лори Кутино. – Тут у меня все удобства и развлечения, какие только можно себе представить. – И он тихонько, безбожно фальшивя, пропел:

Посели меня, Боже, в больничке,

Где игривы и стройны медсестрички,

Полногруды, прекрасны,

Но с порога уж ясно:

Пациентов тут лечат ужасно…

Густад рассмеялся.

– Ш-ш-ш! А то услышат и зададут тебе жару. Эти люди не умеют ценить творчество Поэта-лауреата. Знаешь, какой у них любимый способ досаждать пациентам?

– Какой?

– Когда ты просишь принести судно, они заставляют тебя терпеть, пока тебе не станет невмоготу.

Диншавджи начал давиться от смеха, придерживая живот в том месте, где он болел.

– Аррэ, пусть только попробуют проделать такое со мной. Я просто перестану сдерживаться – др-др-др. Прямо в постель. Вся больница провоняет насквозь. Так у них будет еще больше работы.

Они еще посмеялись, потом Густад пожал руку другу и ушел, оставив в регистратуре рядом с телефоном Аламаи и номер мисс Кутпитьи – на всякий случай.

Он не спешил возвращаться в банк. Лужайки больничной территории ярко освещало солнце. Он нашел скамейку на аллее между клумб. В цветах порхала бабочка. Прежде чем она улетела, он успел рассмотреть блестящий оранжево-черный узор на ее крыльях.