Мама Роба была удивительно оптимистична; ведь врачи еще не объявили, что мозг ее сына мертв. Она очень волновалась, но благодаря своей жизнерадостной натуре надеялась, что единственный исход для него – это полное выздоровление. Я очень старалась не расстраивать ее, когда она расспрашивала меня о том, что случилось. Было похоже, Роб не сказал им о своих планах, но множество было трудно объяснить. Непонятнее всего ей было, что мы оба с ним делали в Сохо, и она все время возвращалась к этому вопросу. Я рассказывала историю о совпадении, о том, что я просто случайно встретила его там и несколько мгновений спустя он неожиданно рухнул на землю в надежде, что если буду талдычить одно и то же, это поможет убедить их. С его мамой это вроде как начинало медленно работать, но обдурить отца было гораздо труднее.

– Чего я не понимаю, – неожиданно вступил он в разговор после того, как в молчании просидел двадцать минут, – зачем он туда вообще шел. И твоя история, – он посмотрел на меня проницательным взглядом, – чушь собачья.

Я не знала, что ответить, и сидела с открытым ртом, охваченная паникой, а мама Роба в недоумении смотрела на нас двоих.

– Что ты хочешь этим сказать? – выдавила наконец она, поняв, что от меня не дождешься ни слова.

– Я хочу сказать, – напористо ответил ее муж, – что Роб никогда не имел дела с публичными людьми, или, по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Значит, он явился к ним с тобой. – Он сердито ткнул в меня пальцем. – Я не верю этой поганой выдумке. Что ты замышляешь и почему хочешь вовлечь в свои грязные делишки нашего Роберта?

Я почувствовала, что у меня в жилах стынет кровь. Я не могла найти что ответить, понимая, что если начну врать, то запутаюсь во лжи и попаду в еще большие неприятности. Роб наверняка умрет, так что придется иметь дело с полицией, расследованием, бесконечными вопросами. И я не смогу строго придерживаться своей лжи. Я уже собиралась сказать им правду или, по крайней мере, что-то близкое к ней, и почувствовала, как на глазах вновь выступают слезы.

– Скажи им, что Роб не хотел никому, в том числе и тебе, говорить, в чем тут дело, что это был его секрет. – Голос Кэллума успокаивал. – Так мы, по крайней мере, выгадаем какое-то время.

Это была разумная идея. Я незаметно кивнула, но слезы продолжали оставлять свежие следы на моем многострадальном лице.

– Честно, это была идея Роба. Он не посвящал меня в ее детали, но при ее помощи надеялся стать знаменитым. – Я оторвала глаза от пола и пристально посмотрела на его папу. – Он велел не рассказывать никому, вообще никому, что он мечтает об этом. Спросите его сами, когда он придет в сознание.

Мистер Андервуд выглядел разъяренным. Он сидел на краешке стула, словно был готов наброситься на меня.

– Оставь бедную девочку в покое; она расстроена не меньше нашего, – вмешалась мама Роба, наклоняясь вперед и трепля меня по коленке. – Она же сказала, что мы сами спросим все у Роберта, когда будет можно. – Она задорно улыбнулась, словно верила тому, что говорила.

Я не могла ответить ей такой же улыбкой.

В полном молчании мы трое просидели там еще час. Кэллум ушел, чтобы по-быстрому подкрепиться чужими эмоциями, пообещав, что вернется в тот самый момент, что я попрошу его об этом. Мое ожидание, я знала это, дело безнадежное, но мне казалось жестоким оставить маму Роба. Его отец продолжал буравить меня взглядом, сидя на пластиковом стуле и сложив руки на своем огромном животе. Я то и дело бросала на него взгляды исподтишка: вот каким станет Роб, когда достигнет его возраста, с ужасом поняла я. Высокомерным, злым, никчемным. Но потом вспомнила, что он не доживет до средних лет, и почувствовала себя виноватой за подобные мысли.

Наконец я больше не смогла выдерживать подобного напряжения и вышла из комнаты, сказав, что мне нужно в туалет. Я стояла в длинном коридоре в свете флуоресцентных ламп и пыталась решить, что же делать. Было странно тихо, но я пошла по коридору в том направлении, откуда явилась последняя заходившая к нам медсестра. Завернув за угол, я увидела длинный ряд палат – у некоторых из них были задернуты изнутри занавески, зато двери у других были распахнуты. Я пошла вдоль них, быстро заглядывая в каждую открытую палату. Проходя мимо одной из них, я увидела мужчину, покидающего ее. Он был в белом халате, со стетоскопом и шел очень быстро, читая сообщение на пейджере. Я кивнула ему в знак приветствия, и он кивнул в ответ, по видимости убежденный в том, что я имею право находиться там. Я посмотрела в открытую дверь, но Роба опять не увидела.

Приблизившись к последним в ряду дверям, я услышала монотонное биканье кардиомонитора, и мне неожиданно стало очень страшно. Просунув голову в дверь, я заглянула внутрь. Роб лежал на высокой больничной кровати с невысокими стенками, которые не должны были дать ему скатиться с нее. Он был подключен к нескольким аппаратам, но дышал, похоже, самостоятельно. Я вошла в палату и увидела там сестру, писавшую что-то в папке, лежавшей на тумбочке у кровати. Узнав меня, она улыбнулась.

– Простите, – выпалила я. – Я пыталась найти туалет, а увидела Роба. Как у него дела?

Она ободряюще улыбнулась:

– Думаю, осталось подождать совсем немного. Похоже, с ним все в порядке. Я как раз собиралась позвать вас; он может проснуться быстрее, если с ним говорить.

– О. Это же хорошо, да? – Я стояла, не зная толком, что делать дальше. Медсестра, несомненно, привыкла иметь дело с родственниками, она подошла ко мне, взяла за руку и тихо подвела к кровати Роба.

– Начинайте, а я пойду и приведу его родителей, о’кей? – Она кивнула мне, и я сосредоточенно кивнула в ответ. – Я быстро. Вам нет нужды паниковать.

– О’кей, я и не паникую. – Я встала прямее и улыбнулась ей, положив руку на хромированный бортик кровати. Как только она вышла из двери, я склонилась над Робом. Если я была не способна спасти его, то, по крайней мере, могла успокоить, подсказать, что делать – даже притом, что он мне сильно не нравился. Но нужно было действовать быстро.

– Роб, это Алекс. Я знаю, что ты можешь слышать меня и что ты не имеешь ни малейшего понятия, кто есть ты и кто есть я. Мне ужасно, ужасно жаль, что все так обернулось и я не могла предотвратить это. Но что случилось, то случилось, и я хочу попытаться облегчить твою участь. Пути назад нет.

У меня перехватило дыхание. Как я могла сказать ему, что он умирает? Не гуманнее ли оставить его в неведении, позволить просто идти в такой манящий туман? Но я не могла дать ему уйти до того, как его увидит его мама; это было бы слишком жестоко.

– Роб, время еще не пришло, но когда ты почувствуешь себя готовым, иди в туман; это будет лучше всего, поверь мне. Но сюда должна прийти твоя мама. Дождись ее, пожалуйста.

Я протянула руку через бортик и взяла его безжизненную руку, хорошо помня, каково это – находиться на той стороне. Все сложилось ужасно. Я поднесла его руку к губам и легонько поцеловала.

– Прощай, Роб, мне надо идти. Помни, иди в туман. Так будет лучше.