– Почему же Сигват не хочет в этот поход?

– Потому что он хочет быть здесь конунгом и не поддержит ничего, что исходит от конунга нынешнего.

– Но это просто глупо! – Мальфрид едва не засмеялась. – Разве он может тягаться со Святославом!

– Думает, что может. И если люди его поддержат… это будут не такие уж пустые притязания.

– А люди могут его поддержать? Словене? Разве это законно?

– Странная ты девушка, – Сванхейд тихо засмеялась. – Законно ли это! Здесь не всякий старейшина задумается, насколько законно то или другое. Они живут «как спокону водилось», и надо немало постараться, чтобы заставить их соблюдать тот закон, который принес им князь. А Святослав не думает об этом.

– Но разве покон поддерживает Сигвата?

– Нет. Звание конунгов осталось у старшей ветви рода, у Олава и его потомков. Ветурлиди никогда не звался конунгом. А из всех потомков Олава право на власть сохранено только за Ингваром. Святослав – его единственный наследник. Если словене изберут другого князя, они нарушат ряд, который держался полтораста лет. Я надеюсь, они не будут так безрассудны. Но Сигват в чем-то прав. Святослав двенадцать лет не приносил жертв нашим богам. Боги забыли эту землю, а значит, ему не стоит удивляться, если люди забудут его.

– Этого не стоит делать! – Мальфрид вгляделась сквозь тьму в лицо прабабки. – Они не знают Святослава. Ни Сигват, ни другие здешние. Не стоит вызывать его гнев. Встать у него на пути – все равно что пытаться голыми руками сдержать бегущего вепря. Он растерзает их. Я видела… Мне было всего пять лет, когда погибла земля Деревская. А потом я видела гибель и других. Дреговичей, бужан, лучан, волынян. Надо поговорить с людьми. Убедить их, что если они не желают смерти и разорения себе и детям, нужно сделать то, чего Святослав от них хочет. Это же счастье для них – что он сюда не ходит!

Сванхейд подумала и вздохнула.

– Святослав и впрямь сильно виноват перед людьми и богами. Словене его совсем не знают. Боюсь, что из всех здешник только Вестим и ты знаете, как он опасен для врагов. Но кто будет вас слушать? Вестим – его слуга. А ты…

У Мальфрид оборвалось сердце из-за этой заминки. Уж не узнала ли прабабка…

– Ты – девушка. Тебе не пристало даже говорить об этих делах ни с кем, кроме своей старой бабки.

Мальфрид помолчала. Здешним людям и невдомек, насколько хорошо она знает киевского князя. Но как бывшая его хоть она не дождется внимания к своим речам. А вот если…

– Но дроттнинг… – сквозь сумрак Мальфрид бросила взгляд на кольцо Волха у себя на пальце, – а звание невесты Волха… не дает мне права говорить о том, что мне известно?

– Ох! – Сванхейд встала и, проходя к спальному чулану, потрепала ее по голове, как ребенка. – Невеста ты! Оттого-то мне и ночь не спать…

Мальфрид не поняла ее, но Сванхейд ушла, ничего больше не добавив.

* * *

Утро Мальфрид провела в хлебной клети. Челядинцы мололи зерно, а она следила за работой и помогала просеивать муку. Часть грубого помола снова шла в жернова, а часть оставляли на похлебку. Сейчас, когда в волости начали поговаривать про третий неурожайный год, ни одному зернышку ржи нельзя было дать пропасть. Вчера Сванхейд сказала, что если урожай будет такой же худой, как в прошлом году, то придется посылать за хлебом на юг – запасов не хватит до нового лета.

Здесь Мальфрид нашел отрок, присланный с приказом от Сванхейд: налить пиво в кувшин, одеться и идти в гридницу подавать. Едут гости. Посмотрев на себя – мука даже на бровях! – Мальфрид побежала умываться, не спросив, что за гости. Мельком заметив среди вошедших у ворот красную с золотом шапочку посадника Вестима, спряталась за угол и подождала, пока пройдут. Теперь ей негоже людям в таком виде показываться, она уже не ключница-рабыня!

Сперва надо было наведаться в поварню: распорядиться, что поскорее подать. Умывшись, Мальфрид переменила простую сорочку на нарядную, синюю, надела светло-голубой хенгерок с отделкой серебряным тканцем и желтым шелком. Хоть сейчас и не пир, но посадник – уважаемый человек, внушала она себе. Но знала: дело в другом. Вестим, явившийся почти прямо из Киева, сейчас олицетворял для нее сам Киев. Она волновалась почти так же, как если бы в гриднице сидел в ожидании пива боярин Острогляд, или Болва, или Одульв, или Лют Свенельдич. Кто-то из прошлой жизни, перед кем никак нельзя ударить лицом в грязь! Принялась расчесывать косу – от волнения запутала гребень в волосах. Пришла Провора, отобрала гребень, велела сидеть смирно, стала сама ее чесать.

Колосок поднялся с расстеленной медвежины, где играл, и поковылял к ней, держась за лавку. На последних шагах он отважно оторвался от опоры, шагнул два-три раза и с радостным криком упал Мальфрид на колени. Она подхватила его, удерживая, однако, на полу – светло-голубую шерсть было слишком легко замарать. Дитя смеялось, показывая два первых зуба, будто зернышки, и Мальфрид смеялась с ним заодно. Колосок быстро рос и был крепок, а личико его, в окружнии золотистых волосиков, казалось ей светлым, как солнце. И не подумаешь, что родился он в мрачной дебри, будто в бездне…

Но вот наконец она, совсем готовая, прошла через двор по мосткам к гриднице. Служанки уже принесли пиво и поставили кувшин на край стола. Мальфрид вошла и обнаружила, что все же опоздала: чаши стояли на столе, ожидая живительного дождя, а у хозяйского края слышался оживленный говор.

– Я не стал объявлять этого при словенах, но тебе скажу, – услышала она суровый голос Вестима, – пока еще не поздно избежать губительной ошибки…

Но не успела Мальфрид удивиться, к кому это он обращается так жестко, как заметила напротив посадника, по левую руку от Сванхейд, сидящего Сигвата. Даже застыла на месте от изумления. А этот откуда взялся? Сванхейд не говорила, будто ждет племянника. Однако вот же он, в нарядной синей рубахе и в красном плаще, заколотом на боку крупной позолоченной застежкой с самоцветными камнями – греческой работы. Греческим же шелком была обшита его синяя шапочка на длинных, слегка волнистых светлых волосах.

Хозяину Варяжска было сейчас чуть менее сорока лет. Он был вторым сыном покойного Ветурлиди и получил наследство после старшего брата, Фасти. Еще три младших брата жили с ним. Двадцать лет назад Фасти и Сигват ходили на греков вместе с Ингваром и побывали под «греческим огнем», о чем и сейчас еще Сигват любил рассказывать на пирах.

– Не следует тебе думать, что если вы с князем в родстве, то он не помнит о своих правах или позволит родичам их не соблюдать, – продолжал Вестим. – Во всей Русской земле, от Варяжского моря до Греческого, князь только один – Святослав, Ингорев сын. Все прочие, родня они ему или не родня, лишь его бояре. И он не допустит никакого своевольства и никакой попытки противиться его замыслам. Ты владеешь правом собирать дань с Луги. Но если ты не соберешь с нее войска, то и дани ты лишишься. Святослав желает быть полным хозяином во всех своих землях, и будет.

Приблизившись плавным неслышным шагом, Мальфрид налила пиво в чаши и рога – Вестиму, Сигвату, его брату Исольву, Беру, Шигберну, Торкилю и Храбровиту, не пролив ни капли на стол или на колени сидящим. Но этого почти никто не заметил, лишь Вестим коротко ей кивнул в благодарность. Присутствие Храбровита ее несколько удивило – словене не бывали у Сванхейд запросто, – но потом она взглянула на Сигвата и догадалась: тот его и привел.