Спустя минуту подошва скрипнула прямо над головой Нилса. Странный пассажир спрыгнул монаху под бок, наклонился, невозмутимо ощупал его холодными, как лед, пальцами и, пнув на прощание ногой в бок, с прежним равнодушием покинул вагонетку.

Рискнув высунуться, Нилс проследил, как мужчина степенно удаляется по рельсам в глубь тоннеля, и перекрестился:

– Чур меня! Свят-свят-свят!

Варуша неодобрительно засопела и оскалилась, но тут состав резко повернул. Рельсы разветвились в стороны.

Откуда-то из-за стены донесся нестерпимо неприятный скрежет, потом грохот металла, резкий хлопок, словно из бутылки вытащили пробку. Сразу вслед за этим наступила тишина. Напряженная, зловещая, словно проглотившая все существующие до сих пор звуки – даже колеса тележек теперь вращались бесшумно, а в ушах ощущалась неприятная пустота и одновременно давление, как будто глубоко под водой.

Нилс крикнул и не услышал собственного голоса. Варуша беспомощно вскинула уши и начала тереть нос подушечками лап.

Словно ожидая этого нехитрого жеста, звуки вернулись. Все сразу, беспорядочно смешиваясь и стараясь перешуметь друг друга. Последним гулко раскатился по тоннелю чей-то хриплый смех…

…и перед лицом Нилса оказалось огромное извивающееся лицо Михаила.

Существующее само по себе и не имеющее логического продолжения в виде шеи и туловища, оно радостно смеялось, паря в воздухе.

Едва заглянув под безглазые веки, монах струхнул так, как никогда в жизни до этого. Помимо того, что лицо Михаила было прозрачным, оно удивительным образом имело все положенные живому существу слои: череп, мышцы, кожу. Темные сосуды явственно пульсировали, пропуская сквозь себя какую-то зеленую жидкость, назвать которую кровью не решился бы даже самый смелый ученый. Под тонкой пленкой яростно бушевало пламя, иногда просачиваясь сквозь кожу на поверхность и взрываясь от соприкосновения с холодным воздухом мелкими вспышками.

Из ступора монаха вывела Варуша. Не добившись успеха тявканьем, она ощутимо хватанула Нилса за дрожащее запястье клыками.

– Ты что?! – взвизгнул Нилс и тут же закашлялся, подавившись воздухом и тяжелым полынным запахом, вылетающим из разверстого в жутком оскале рта неведомого создания.

Эта невинная сценка привела чудовище в явно хорошее расположение духа.

Рот широко распахнулся, выпуская на волю странные гудящие звуки, а слепые глазницы весело сощурились, склеив кожу около наружных уголков лукавыми морщинками.

Нилс беспомощно оглянулся и встретил совершенно оторопелый взгляд зверя. На загривке вервольфихи плавно вырастал жесткий шерстяной гребень, а пух на груди встал дыбом. Вовремя сообразив оттащить племянницу от горячего дыхания чудовища, монах поскользнулся на собственной рясе, рухнул на пол и зарылся лицом в шерсть вервольфихи.

Зеленое лицо захохотало до звона в ушах, и над составом пронесся вихрь. Постепенно удаляющийся смех, как и разом ослабевший запах полыни, свидетельствовал, что страшная нежить осталась позади. Варуша нетерпеливо зашевелилась, и только тогда Нилс рискнул открыть глаза.

– Что это было? – слабым голосом спросил он, прекрасно понимая, что ответа ждать глупо.

Но вервольфиха все же ответила. Чисто по-звериному, как могла. Она задрала к потолку пасть и во всю глотку завыла. Тут же за спиной монаха раздался скрип очередного состава, и тихий голос, усиленный тоннелем до жутковатой звучности, позвал его по имени…

Нилс дрожащими руками отодрал крюк, сиганул из тележки, стараясь не попасть на рельсы, и быстро пополз.

Частично ему это удалось.

Однако через три шага или, точнее, ползка острые зубы, впившиеся в рясу, заставили его остановиться. Одновременно крепкая рука ухватила монаха за шиворот.

– А-а-а-а-а! Чур меня, чур меня, чур меня… Михаил!.. Ты?!

– А я все зову, зову… Вот уж не ожидал тебя здесь встретить!– радостно воскликнул беглый приютский питомец, втаскивая Нилса в свою вагонетку.

Больной оказался в полном порядке: и лицо не зеленое, и остальные части организма на положенных местах. Вервольфиха уже сидела внутри тележки, радостно вывалив язык и почти с нежностью глядя на Михаила. По розовой губе стекала тонкая струйка слюны. Видать, племянница уже предвкушала лакомства, которыми ее начнут потчевать по возвращении домой. Еще бы – осталось доставить беглеца настоятелю, и ее мытарства практически окончены.

Неклейменый словесник устроился с комфортом, отметил монах. Факел вставлен в специальное кольцо на торце вагонетки, на пол постелен пустой мешок, в углу пристроена сумка. И не голодал – за крюк зацепился кусок просаленного пергамента, отчаянно пахнущий копченостями, из приоткрытой сумки торчит горлышко бутыли. Сразу вспомнилось, что сам последний раз ел рано утром, и в животе противно засосало.

– Михаил-Михаил,– укоризненно покачал головой Нилс.– Глупая башка! Ты почему сбежал от настоятеля? Мне из-за тебя такие ужасы пережить пришлось! И под землю полез зачем-то, дурачок…

Вместо ответа больной заливисто захохотал, сверкая глазами и тыча грязным пальцем вперед:

– Она там! Там! Вот, смотри!

Дрожащие руки зарылись в сумку. Мимо уха Нилса просвистело что-то тяжелое, чудом не отхватив мочку.

– Видел?

– «Разящее кольцо»? – не веря своим глазам, выкрикнул Нилс, оборачиваясь и провожая взглядом сверкающий диск, звонко отскочивший от стены.– Ты где взял эту штуку, брат?

– Ну как же?! – радостно закричал Михаил.– Ведь станция! Монеты, стальные заготовки, иноземное оружие, мертвый железный дракон! Все, как говорил чик! До последнего слова! Правда! И еще там был он!

– Кто он?

– Он! Он! Зеленый фей! Нилс, ты видел, какое тут небо? Красивое, звездочки блестят, и луна… Я хотел потрогать луну, нашел лестницу, залез вверх, покрутил, а она оторвалась! И тут из дырки выполз он! Страшный, большой, полынью пахнет… Спросил меня: «Я тебе нужен?» И я сказал: «Нет». «Так я свободен?» – спросил он. «Свободен!» – сказал я. И он улетел… улетел! Ты видел зеленого фея, Нилс?

Смотреть в глубину зрачков давно знакомого человека, на дне которых полыхало самое настоящее безумие, было тяжело. Вспоминать встречу с зеленой нежитью, простодушно окрещенной Михаилом «феем», тоже не особо хотелось. Монах отвернулся и машинально погладил напряженную зверюгу, прижавшуюся к ноге. Но бурлящая в больной душе Михаила радость потребовала немедленного выхода. Вывернув сумку прямо на дно тележки, он набрал полную охапку тяжеленных даг, аккуратно сунул их под мышку и принялся швырять по одной, старательно метя в торчащие крючки идущих впереди тележек.

Выхватывать оружие из рук Михаила было бы большой глупостью, уж лучше пусть расстреляет свой боезапас. Увернувшись от очередного лихого замаха, монах пристроился на дне тележки и терпеливо переждал обстрел, задумчиво перебирая вместо четок жесткие волоски на шее вервольфихи. Варуша часто моргала. Видать, безумие «добычи» оказалось для нее неприятным сюрпризом.