— Как ты меня нашел? — с дрожью в голосе поинтересовалась она.

— Так, поспрашивал кое-кого. Твоя подруга Шошанна просила передать тебе привет, кстати.

— Стерва. — Но Керри-Энн уже смеялась.

Теперь, когда Иеремия стоял перед ней — живой и восстановленный «Техниколором», — она простила свою бывшую соседку по комнате, выдавшую ее нынешнее местопребывание. Она жалела только о том, что ее сердце закалилось недостаточно, чтобы она могла разозлиться на него.

Иеремия обвел взглядом комнату, в которой стояли, разбившись на кучки, недавние участники собрания. Большой Эд бережно облапил за талию Уизи, которая выглядела так, словно собиралась вот-вот расплакаться. Уизи только что потеряла сына из-за болезни, которая едва не свела в могилу и ее саму. В дальнем углу чему-то смеялись Луиза и Сью. А у стола с прохладительными напитками Адмирал оживленно беседовал с кем-то из новичков, бледным и нервным молодым человеком, в котором Керри-Энн безошибочно распознала амфетаминщика.

Иеремия вновь взглянул на нее.

— А ты замечательно выглядишь.

Она едва успела прикусить язык, чтобы не брякнуть: «Ты тоже». Вместо этого она лишь передернула плечами и сказала:

— Да, давненько мы с тобой не виделись.

— Так что, может, зайдем куда-нибудь? На чашечку кофе?

«Не так быстро», — подумала Керри-Энн. Иеремия возник перед ней, как чертик из коробочки, и уже рассчитывает на прощение? Нет, ему придется постараться, чтобы заслужить его.

— Кофе вон там. Угощайся. — И она показала на электрическую кофеварку на столе с прохладительными напитками.

— Благодарю покорно. Я уже угостился. — Он скривился, и она понимающе рассмеялась: на этих встречах кофе явно был не лучшим угощением.

Керри-Энн приняла решение.

— У тебя есть машина? — Он кивнул, и она сказала: — Хорошо. Ты можешь подвезти меня домой.

Они вышли наружу, в вечернюю прохладу; по улицам уже расползался туман. Городок походил на старинную литографию: верхушки домов и цвета дня тонули в сумрачной дымке, затягивающей все серыми красками ночи. И ей показалось, что она шагнула из настоящего в прошлое. Керри-Энн вдруг вспомнила прежние вечера, подобные этому, когда она сопровождала Иеремию на концерты. Даже его движения, когда он зашагал рядом с ней, были ей знакомы, как свои собственные: слегка косолапая подпрыгивающая походка — облагороженный вариант его обычных передвижений по сцене.

— Я все понимаю, — с горьким смешком сказал он, когда они подошли к его машине — огромному старому «кадиллаку» 82-го года выпуска, больше похожему на сухопутный крейсер, с позолоченными бамперами и плавниками хвостовых фонарей — кажется, на таком раскатывал Элвис, когда жил в Вегасе. — Он принадлежит моему приятелю, который сейчас мотает срок. Он разрешил мне покататься на нем до своего освобождения.

«Интересно, не следует ли расценивать упоминание о “приятеле” как намек на тех людей, с которыми он теперь водит дружбу?» — подумала Керри-Энн. Если так, это не есть хорошо. Но кто она такая, чтобы судить его? В свое время она сама не чуралась отбросов общества.

Вскоре они уже мчались в «кадиллаке» по автостраде номер 1. Когда они приблизились к повороту, ведущему к дому Линдсей, Иеремия нервно поинтересовался:

— Послушай, тебе действительно нужно возвращаться прямо сейчас? Я думал, мы куда-нибудь зайдем и поговорим. Я ведь понимаю, что должен все тебе объяснить.

— А почему ты думаешь, что я захочу тебя выслушать? — резко бросила она, но не стала протестовать, когда он проскочил поворот.

Они доехали до заповедника Бин-Холлоу-Стейт-Парк, где Иеремия припарковал машину. В этот час на берегу никого не было. «Еще бы!» — подумала она, дрожа от холода в своей тоненькой курточке, когда они зашагали по песку, а пронизывающий ветер с океана кусал ее за щеки и трепал волосы. Они шагали молча, и тишину нарушал лишь шум прибоя и скрип песка под ногами.

Когда они наконец укрылись за дюной, Керри-Энн продрогла до костей, и ей пришлось прижаться к боку Иеремии, чтобы окончательно не замерзнуть. Но она постаралась сделать так, чтобы они соприкасались лишь руками. Керри-Энн села на песок, поджав колени к груди. Ей не хотелось, чтобы у него вдруг зародились всякие фривольные мысли.

— Ты сказал, что вроде бы должен что-то объяснить? Ну так вперед! Я слушаю. — Ей хотелось закатить ему звонкую пощечину. Подумать только — исчезнуть на пять лет и не удосужиться даже позвонить за все это время! Но ее гнев куда-то испарился. Разве не были они родственными душами, она и Иеремия? Они оба не выдержали испытания жизнью. И он ничуть не более ее был виноват в том, что все так обернулось.

Он присел на корточки, по-прежнему не говоря ни слова. Она заметила, что он весь дрожит.

— Все та же старая история. Я просто вышел и задержался. Надолго. Очень надолго. — Он стал как бы коллективным голосом многих собраний, подобных сегодняшнему. — Какое-то время у меня не было даже крыши над головой. Я жил на улице, воровал, сутенерствовал и курил «крэк». Если бы не отец Том, сомневаюсь, что я выжил бы. — Иеремия пояснил, что отец Том — бывший священник, который заботится об уличных бродягах. — Он поместил меня в реабилитационный центр.

— Где, в Лос-Анджелесе? — Ей стало дурно при мысли о том, что в то время она могла запросто пройти мимо Иеремии на улице, скользнув взглядом по еще одному бездомному бедняге и даже не подозревая, что это мог быть он.

— Не-a, в то время я обитал в Фениксе. Но, как бы то ни было, отец Том потянул за нужные ниточки и пристроил меня в Хиллсдейл, государственный реабилитационный центр, что в Прескотте. Это, конечно, не номер «люкс», зато бесплатно, и там заправляют нормальные ребята. Через двадцать восемь дней я вышел оттуда новым человеком. — Он иронически рассмеялся, и она вполне понимала его, потому что то же самое произошло и с ней самой, только в другое время и в другом месте. Это было начало подъема на Эверест. — Я только что получил свой значок «90 дней». — Иеремия выудил из кармана монетку и положил ее на ладонь Керри-Энн.

— Поздравляю, — без намека на сарказм откликнулась она.

— Спасибо. — По его ровному, лишенному всякого выражения голосу она поняла, что он вполне отдает себе отчет в том, какой длинный путь ему предстоит.

— Ну, и чем ты теперь занимаешься?

— Ничего особенного — всего лишь стараюсь свести концы с концами. — Он выдернул жесткую травинку, пробившуюся сквозь слежавшийся слой песка. — Я работал на стройке, но недавно меня уволили. Пока я кантуюсь у приятеля в Эхо-Парке и пытаюсь найти работу.

— А как же твоя музыка?

Иеремия презрительно фыркнул.

— Моя музыка? Группа, ты хотела сказать. Давай посмотрим… Вейланд работает в «Офис Макс»[66], а Мазерски отбывает срок за торговлю наркотиками. Карлсон — единственный из нас, кому повезло. Его взяли в настоящую группу. Прошлым летом они работали на разогреве у «Бон Джови» на Голливудском бульваре. Впрочем, он всегда был единственным из нас, кто мог на что-то рассчитывать.