Я кивнула, села у изгороди, придвинув колени к подбородку, и продолжила следить за слонихой. Мне не хотелось говорить этого вслух, но я почему-то постоянно думала про Кагисо – слониху, которая незадолго до моего отъезда из Африки произвела на свет мертвого детеныша. Лучше было вообще выкинуть из головы эти мысли из суеверного страха, как бы не сглазить нашу роженицу, но у меня плохо получалось.

Не прошло и пяти минут после ухода Томаса, как Маура повернулась ко мне задом, чтобы я могла хорошо видеть околоплодный пузырь, выпиравший наружу между ног. Я встала, разрываясь между желанием позвать Томаса и сознанием, что у меня просто нет на это времени. Не успела я склониться в пользу того или иного решения, как с потоком излившихся вод из чрева Мауры вывалился околоплодный пузырь, и слоненок, не освободившийся от белой «рубашки», приземлился на траву.

Если бы рядом с Маурой находились ее сестры, они подсказали бы ей, что делать. Они подбодрили бы роженицу, чтобы она смело разорвала плаценту и помогла малышу встать. Но у Мауры не было никого, кроме меня. Сложив рупором ладони у рта, я попыталась сымитировать тревожный сигнал, который подавали слоны, когда обнаруживали поблизости хищника. Я надеялась, что Маура испугается и приступит к решительным действиям.

Потребовалось три попытки, но наконец слониха начала разрывать плаценту хоботом, однако я тем не менее чувствовала, что дело плохо. Никаких признаков ликования, как у Ботшело и слоних из ее стада. Маура была явно подавлена: глаза опущены в землю, рот уныло приоткрыт, уши поникли и распластались.

Она выглядела точь-в-точь как несчастная Кагисо.

Маура попробовала поставить мертвого малыша на ноги. Она толкала его передней ногой, но он не шевелился. Она пыталась обвить его хоботом и поднять, но он выскальзывал из захвата. Тогда Маура отбросила в сторону послед и перевернула детеныша. По ее задним ногам вовсю струилась кровь, и на них оставались полосы, такие же темные, как от секрета, выделявшегося из височных желез, однако слониха продолжала теребить и обсыпать пылью малыша, который так и не сделал ни единого вдоха.

Когда вернулись Томас с Гидеоном и сообщили, что ветеринар прибудет через час, они нашли меня в слезах. Весь заповедник словно бы застыл в молчаливой неподвижности, слоны прекратили перекличку, даже ветер стих. Солнце в последний раз повернуло свой лик и взглянуло через плечо на землю, после чего – так люди в порыве отчаяния рвут на себе одежду – сквозь прорехи в траурной ткани ночи на небе засияли мириады звезд. Маура стояла над мертвым сыном, накрывая его своим телом, как зонтиком, защищая его от всех.

– Что случилось? – спросил Томас, и до конца дней меня теперь будет преследовать мысль, что в его голосе слышался укор, он как будто осуждал меня.

Я в ответ лишь сказала:

– Позвони ветеринару, чтобы не приезжал. Ему здесь делать нечего.

Кровотечение у Мауры уже прекратилось, а другая помощь ей была не нужна.

– Но он захочет вскрыть тело слоненка…

– Не раньше, чем Маура закончит оплакивать его, – отозвалась я, и эти слова напомнили о невысказанном желании, которое посетило меня несколько дней назад: вот бы один из слонов умер, тогда я смогла бы продолжить свои исследования.

Я как будто подсознательно хотела этого. Так что, наверное, Томас был прав, осуждая меня.

– Останусь здесь, – заявила я.

Муж шагнул ко мне:

– Но это вовсе не обязательно…

– Я должна, – упрямо проговорила я сквозь зубы.

– А как же Дженна?

Гидеон отошел немного назад, когда мы заговорили на повышенных тонах.

– А что с ней? – спросила я.

– Ты же ее мать.

– А ты отец.

Я и так целый год каждый вечер укладывала Дженну спать. И рассудила, что один раз вполне можно пропустить, ради того чтобы понаблюдать, как Маура скорбит над телом сына. В конце концов, это моя работа. Будь я врачом, сегодняшняя ситуация была бы равносильна срочному вызову к больному.

Но муж, похоже, думал о своем.

– Я так рассчитывал на этого слоненка, – пробормотал он. – Он бы нас спас.

Гидеон откашлялся и предложил:

– Томас, давай я отвезу тебя домой и скажу Грейс, чтобы она принесла Элис свитер.

Они ушли, а я стала делать записи, отмечая моменты, когда Маура проводила хоботом по спине слоненка и вяло тыкала послед. Я зафиксировала изменения в производимых ею звуках – от воркующего урчания, которым она подбадривала малыша, до тревожного клича, каким матери призывают детенышей вернуться к ним и встать рядом. Увы, ответа она получить не могла.

Грейс принесла мне свитер и спальный мешок, немного посидела рядом – молча, просто сочувственно наблюдая за Маурой.

– Здесь как-то тяжело дышать, – заметила она, – словно бы воздух гуще.

Хоть я и знала, что смерть слоненка никоим образом не может повлиять на атмосферное давление, но поняла, о чем говорила Грейс. Тишина забилась мне в горло, грозя задушить, сдавила барабанные перепонки.

Невви тоже пришла выразить поддержку. Она ничего не сказала, только протянула мне бутылку воды и сэндвич, а сама осталась стоять в стороне, очевидно тасуя в голове колоду воспоминаний, которыми ни с кем не хотела делиться.

Часа в три ночи я начала задремывать, и тут Маура наконец отошла от слоненка. Она дважды безуспешно попыталась обхватить его хобот своим. Затем мать попробовала поднять малыша за шею, а когда из этого ничего не вышло, то и за ноги. После нескольких неудачных подходов ей удалось подсунуть хобот под тело детеныша, она подхватила его, словно вьюк сена.

Медленно и осторожно слониха пошла на север. Издалека доносился трубный зов Хестер. Маура отвечала негромко, приглушенно, словно боялась разбудить спящего малыша.

Невви и Гидеон уехали на квадроциклах, и у меня не осталось другого выбора, кроме как идти пешком. Я не знала, куда направляется Маура, поэтому сделала то, чего совершенно точно делать было не нужно, – нырнула в воротца, проделанные в изгороди для проезда транспорта, и в темноте отправилась вслед за слонихой.

К счастью, никаких негативных последствий мое опрометчивое поведение не имело. То ли Маура была слишком погружена в печаль, то ли целиком сконцентрировалась на своей бесценной ноше, но в любом случае она, не замечая меня, тихо-тихо пробиралась между деревьями. Я держалась ярдах в двадцати позади; так мы прошли мимо пруда, сквозь березовую рощицу, пересекли луг, и наконец Маура оказалась в том месте, куда любила приходить в разгар жаркого дня. Земля под раскидистым дубом была усыпана ковром из прошлогодних листьев. Слониха ложилась набок и дремала в тени.

Однако на этот раз все было иначе: Маура опустила слоненка на землю и принялась забрасывать его ветками, которые отламывала с соседних деревьев, пучками мха и опавшими листьями. Наконец тело малыша отчасти было прикрыто. Тогда Маура встала над ним, похожая на храм с колоннами.