Словом, готовилось великолепное празднество, и знак к началу его подал герольд, протрубив в рожок. И посыпались как из рога изобилия тосты в честь юбиляра, потом его супруги, их обоих, матери Филиппа, и снова за него. Их было много, и нет нужды их пересказывать, тем более что в зал вышли акробаты, жонглеры, гистрионы и танцовщицы с колокольчиками. Акробаты исполняли свои номера и ходили на руках; гистрионы – на ногах, но по канату; жонглеры бросали в воздух горящие факелы. Женщины танцевали, бряцая колокольчиками. Их вскоре сменила всего одна танцовщица в вызывающих одеждах; под ворчание духовенства она исполнила восточный танец, вошедший в моду после крестовых походов. И все это под аккомпанемент виол и тамбуринов в компании с бубном и звенящими цитрами. Затем вышли два менестреля с арфой и флейтой. Сначала они спели песню о том, как монахиня, томимая любовными муками, бежит из монастыря. Едва смолкли аплодисменты, вышла певица и под сопровождение тех же инструментов исполнила еще одну песню, имевшую огромный успех у дам. Эту женскую канцону сочинила трубадурка графиня де Диа. Думаю, можно привести здесь небольшой отрывок:

Вслед за этой певуньей вышел Бертран де Борн, славившийся, как мы помним, сирвентами на темы междоусобных войн, которые он прославлял. За ним – следующий. Потом поэт, снова трувер, следом трубадур с арфой… Все смешалось: провансальский язык трубадуров и северофранцузское наречие труверов. Но в такой обстановке, когда вино лилось рекой, уже мало кто обращал внимание на слова, зато с удовольствием слушали саму музыку. Однако дамы сразу же понимали, о чем песня, и даже провансальский язык был им не в новинку, если исполняли «Любовную песнь дамы» или гимн «Прекрасной даме любви».

– Ох уж мне эти трубадуры, – выразил свое недовольство архиепископ, обращаясь к королеве-матери. – Всё бы им воспевать любовь к прекрасной даме и благородство чувств.

– В Германии они зовутся шпильманами, – уклончиво ответила сестра.

– И хоть бы в одной из этих песен говорилось о любви к Господу, о покаянии в грехах, о спасении души!

– Все это вы услышите в соборе, дорогой братец, а здесь надо петь и танцевать. Так что поберегите ваше красноречие для еретиков.

И тотчас герольд по знаку королевы возвестил о начале танцев.

– Значит, ты теперь на службе у короля? – спросил Герен у Робера, вставая из-за стола. – Коли так, сын мой, то благословенны стопы твои, кои привели тебя к дому сему. А сейчас бери за руку даму, что ближе к тебе, и иди с нею в круг.

Танцевали «цепочку», «миньон» и «три на три». Надоело. Длинным казался каждый танец, а между тем на столах уже сменили блюда и принесли новые вина, разбавленные водой. Пир должен продолжаться до глубокой ночи, для того и разбавляли. Словом, едва уселись за столы, как вновь потекли рекой греческие и кипрские вина, развязывая языки, превращая застолье в шумный балаган, где каждому было что сказать соседу или приятелю.

Имеем полное право послушать эти разговоры, ведь нас никто не видит. Начало каждой беседы в большинстве случаев пропущено; что ж, послушаем с середины. Начнем с короля. Он что-то отвечает дипломату де Ла Руа, который выступает в роли наставника молодого короля. Вот что говорит Ла Руа – вполголоса, склонившись к Филиппу:

– Конечно, она имеет своей целью духовно воспитать человека, но чиста ли при этом сама? Церковь пользуется тем, что народ слеп, забит и напуган вечными муками ада, потому и дурит ему голову.

– Меня тоже берут сомнения, когда я вижу все это, но… как бы это сказать…

– Вы должны молча и безоговорочно принимать все на веру, государь, иначе ваш престол рухнет в одно мгновение. Церковь должна видеть в короле своего союзника, и она поможет вам победить многих ваших врагов.

– Но неужели столько много реликвий? И ты сам их видел? – спросил Филипп.

– Почти все, – ответил наставник. – Ваш отец был весьма благочестивым, я сопровождал его во все аббатства и церкви, куда он заходил. И вот что я там лицезрел. Некий монастырь хранит рукав халата святого Фомы, камень от Гроба Господня и один из камней, которыми забросали святого Стефана. Там же нам показали дырявые сандалии святого Марциала, сломанный посох святого Григория, кусок бороды святого Илария, волосы святого Петра и еще груду костей, не помню уже даже, чьих именно. В одной церкви мы видели флакон масла, которое истекало из статуи Богоматери. Некое приорство хранит два зуба какого-то пророка и реликвии святого Мартина. В амьенское аббатство привезли кости и волосы святого Бернара, а днем позже – кусок дерева от креста, на котором принял смерть Спаситель. А один келарь из приорства разыскал останки святого Петра, Себастьяна, Авраама, Исаака и еще бог знает кого.

– Ты видел все это своими глазами?

– Перечень не закончен, государь. Я не сказал еще, например, про обрывки платья Богородицы, щепку от вифлеемских яслей, подошву от обуви царицы Небесной, кусок камня, на котором стоял Христос, прежде чем вознесся на небеса. Припоминаю еще зуб святого Маврикия, капюшон Марии Магдалины, челюсти святой Радегунды, ноготь святого Лазаря, ну и так далее. Никто не говорит, что этому не нужно верить. Все веруют, поэтому не сомневаются в происхождении этих реликвий. А ведь одно и то же встречается сразу в нескольких местах. Удивительно, не так ли?

– Но этого попросту не может быть, – попытался возразить король.

– Очень даже может. Об этом доложили папе; он схватился за голову. Да разве можно столь бессовестно дурачить людей? Оказывается, можно. Вот до какой степени глупы люди. Один аббат однажды неосторожно выразил сомнение по поводу ручки от кувшина, который якобы стоял на столе перед Иисусом. Так его объявили врагом веры и чуть не избили палками. Такие времена, король. Таков народ – глупый, слепой… Или вот еще пример. В церкви Святого Стефана находят пару дюжин волос Богородицы, кость от руки святого Андрея и… голову святого Дени. Но эта голова уже хранится в усыпальнице французских королей. Как такое может быть? Скандал! Монахи начинают войну, оспаривая друг у друга подлинность святой головы.

Но отойдем от этой пары. Глупцов и в наше время пруд пруди. Послушаем, о чем говорят другие. Вот на дальнем конце стола клирик и аббат, монах еще с ними. Клирик жалуется:

– Они отбирают у нас наши земли, живут грабежом церквей. Всякий мелкий рыцарь считает, что мы богаты, и нападает на нас. А знать борется против епископов.

– Так мирская власть выражает протест против Церкви, – отвечает аббат. – Грабят монахов, наших сервов, похищают наш скот. Постоянная война идет между нами. Но у нас нет мечей и пик, зато есть другое оружие. Мы обороняемся посредством отлучений. Только что они дают? Бароны уже привыкли к ним, попросту не обращают внимания.