— У тебя могучий ум, Фиц, — говорила она. — Займи его этой загадкой. Должен быть более верный ответ. Когда ты найдешь его, мы сможем успокоиться. — Она отклонила голову, ореол исчез, и он увидел, что ее прекрасные глаза полны слез. — Бедная, бедная маленькая Лидия! Такая горькая судьба с самого начала. Ну, кто верит в любовь пятнадцатилетних? Мы не верили, Джейн и я. Как и папа, хотя он был слишком вялым, слишком равнодушным, чтобы исполнить свой отцовский долг и укротить ее. Мы считали ее бегство следствием безнравственности, но теперь я понимаю, что для нее это был единственный способ не лишиться своего Джорджа. Она любила его каждой частицей своего существа! А он был таким негодяем, таким лжецом! Его отец оказал ему дурную услугу, допустив, чтобы он рос рядом с тобой, будто вы были ровней. Его ничего не ожидало впереди, тогда как ты был наследником одного из самых больших состояний в Англии. Я помню его с лонгборнских дней — наивного, глубоко невежественного… да, я знаю, он поступил в Кембридж, но ничему там не научился, как и в школе. Несомненно, все его планы сводились к тому, чтобы, используя свою красоту и обаяние, жениться на деньгах, но каждая попытка оборачивалась провалом. Так что в его глазах Лидии сопутствовала некоторая степень обеспеченности благодаря нашей близости к тебе.

— Ты не веришь, что я оказался причиной его смерти?

— Конечно, нет! Он был профессиональным военным и погиб в сражении, так говорила Лидия.

— Только три категории военных, Элизабет, погибают в сражениях. Храбрец, который ни перед чем не останавливается. Несчастный неудачник, который оказывается перед ядром или штыком. И ленивый подлец, который прячется в укромном убежище, чтобы проспать бой — не озаботившись удостовериться сначала, что убежище это недосягаемо для вражеской артиллерии.

— И Джордж Уикхем погиб, как третий?

— Так мне сообщили его командиры. Но Лидия теперь никогда этого не узнает. — Он встал, поцеловал ее руки. — Благодарю тебя за понимание, Элизабет. Ее тело привезут в Пемберли. Мы похороним ее здесь.

— Нет, только в Меритоне. Джейн и я отвезем ее.

— Пока Мэри еще не найдена? Ты уверена?

— Ты прав. Ах, как ненавистно для нее было бы быть похороненной здесь.

— Ну, она всегда может сорвать свой гнев на мне, рыская призраком по Пемберли, где найдет многочисленное общество.

Грум из Пемберли отыскал Чарли, Ангуса и Оуэна в Шапель-ан-ле-Фрит, деревне такой же старинной, как ее нормандское название, и расположенной на небольшом расстоянии от пещер. Поэтому Чарли ее и выбрал. Грум перехватил их прежде, чем они отправились провести день под землей, и, оставив этот план, они поехали домой.

Не только крепко выкованная дружба соединяла Чарли и Ангуса, но и общий живой интерес к пещерам — интерес, который Оуэн отказывался разделять. Поскольку его отвращение диктовалось скорее страхом, нежели брезгливостью, он, как откровенно сообщили ему остальные двое, только, черт подери, путался под ногами, особенно когда исследуемая пещера больше походила на туннель. А потому Оуэн редко отправлялся пещерничать и предпочитал проводить время в Пемберли среди девочек Дарси. С ними он ошущал себя полезным. Мог ездить верхом с Джорджи, играть роль придирчивого критика перед творениями Сьюзи, помогать Анне с ее классическими авторами и старался отговорить Кэти от какой-нибудь отчаянной шалости, за которую, конечно же, она будет отправлена спать без ужина. Волею судеб день, когда за ними прислали, был пещерным днем для Оуэна, который выехал из Пемберли на заре и присоединился к своим друзьям за завтраком. Теперь они все возвращались в Пемберли — какое облегчение!

Краткое распоряжение Фица повергло всех троих в недоумение. Грум ничего не знал и получил распоряжение не возвращаться с ними, что вполне устроило трио — они могли гадать спокойно, не опасаясь лишних ушей. Из чего можно заключить, что они не мчались в безотчетной тревоге, но высматривали интригующий пролом в склоне холма или на стене ущелья, а их было много, хотя по большей части они оказывались не более чем тесными нишами. Ангус придумал способ, чтобы по ошибке не осматривать дважды один пролом: у тех, где они побывали, снаружи надежно привязывалась ярко-красная тряпка.

— Вон вход без тряпки, — внезапно сказал Ангус. — Как бы я хотел, чтобы у нас были карты получше! Я написал генералу Мобрею в надежде разжиться армейскими топографическими картами, но пока от него ни звука. — Он отметил эту пещеру, как сумел, на своей карте и оглядел местность вокруг. — Немножко в стороне от проверенных пещер, Чарли, — буркнул он с досадой.

— Не зуди, Ангус, займемся этой, чуть снова отправимся пещерить, — сказал Чарли умиротворяюще.

Ангус последнее время выглядит скверновато, подумал Чарли. Его волосы заметно лишились абрикосового оттенка, а складки на щеках грозили превратиться в трещины. Если у Чарли и оставались сомнения в глубине чувства, которое Ангус питал к Мэри, они исчезли; бедняга влюблен по уши и с ума сходит от тревоги. Пять с лишним недель — и нигде ничего. Если она все еще жива, ее держат в пещере. Конечно, ее могли тайно увезти за сотни миль отсюда, но зачем?

С подветренной стороны выпуклого обрыва они столкнулись с необычайной процессией, двигавшейся навстречу им пешком, и любезно свернули с лошадиной тропы, чтобы пропустить ее. Около тридцати маленьких фигурок в коричневых одеяниях с капюшонами, почти закрывающими их лица, шли парами за маленьким старичком, одетым точно так же с той лишь разницей, что его капюшон был откинут, а на его груди висело большое распятие. Он немного смахивал на монаха-францисканца. Замыкали процессию двое мальчиков постарше, катившие ручную тележку, нагруженную коробками, которые позвякивали, словно в них хранились бутылки.

— Привет, отче! — окликнул Чарли, когда монах поравнялся с ним. — Куда путь держите?

— В Хейзел-Грув и Стокпорт, сэр.

— По какой причине? — спросил Чарли, сам не зная почему.

— Дети Иисуса по Его делу.

— И что же это за дело?

— Следуйте за мной. — Монах отступил в сторону. — Дети, идите дальше, — сказал он, и дети послушно пошли дальше.

«Какими несчастными они выглядят!» — подумал Ангус, разглядывая их, когда они проходили мимо. Ссутуленные плечи, капюшоны, полностью прячущие лица, глаза, устремленные в землю. Вздрагивая, трясясь, будто от боли, даже тихо постанывая. Затем он увидел, что монах направляется к тележке и пошел за ним.

— Стойте! — крикнул старик. Одна скрюченная рука указала на коробки. — Прошу, сэр, откройте любую, какую пожелаете. Они свидетельствуют о чистоте наших намерений.

Коробка с голубыми пузырьками была снабжена ярлыком «Сироп от кашля Детей Иисуса», а зеленые пузырьки в другой хранили средство от инфлюэнцы и простуд. Густая бурая жидкость объявляла себя эликсиром для излечения диареи. Коробка с прозрачными пузырьками содержала красную жидкость «Примочку Детей Иисуса для нарывов, язв, карбункулов и болячек». Еще одна коробка хранила жестянки с мазью для лошадей.