Испуганные люди между тем всё шли и шли — Эгерт ничуть не удивился, увидев однажды утром на ступенях между змеёй и обезьяной усталого старика с очень прямой спиной и шпорами на сапогах. Приветственно кивнув, он собирался пройти мимо — но старик как-то вымученно улыбнулся и шагнул ему навстречу.

Эгерт узнал отца лишь через несколько секунд. Солль-старший стал удивительно похож на портрет, висевший у него в каварренском кабинете — там изображён был Эгертов дед в преклонных уже годах, седой, вислоусый, с изрезанным морщинами лицом; вспомнив о портрете, Эгерт узнал отца — и поразился обрушившейся на него старости.

Молча, под глухое позвякивание шпор, отец и сын добрались до маленькой гостиницы, где остановился Солль-старший; старик долго стучал огнивом, прежде чем зажёг свечи в канделябре. Слуга принёс вино и бокалы; сидя в скрипучем кресле, Эгерт с болью в душе смотрел, как отец собирается с мыслями — и не может собраться, хочет начать разговор — и не находит слов. Эгерт с удовольствием помог бы ему — но собственный его язык тоже был беспомощен и нем.

— Я… денег привёз, — сказал наконец Солль-старший.

— Спасибо, — пробормотал Эгерт и облёк, наконец, в слова всю дорогу мучивший его вопрос: — Мама… как?

Отец оглаживал вытертую бархатную скатерть на круглом гостиничном столике:

— Она… болеет. Сильно, — он поднял на сына измученные, слезящиеся глаза. — Эгерт… здесь… уже, говорят, кончаются времена. Времена кончаются, да… Пёс с ним, с полком, пёс с ним, с мундиром… какой полк, если… Эгерт. Сын мой… У моего отца было пять сыновей… У нас ты один был, один и остался… Мне уже трудно… в седле… На крыльцо подняться — и то трудно… За что ты так с нами? Ни внуков…

Чувствуя, как высыхает гортань, Солль пробормотал в тёмный угол:

— Я… знаю.

Старик шумно вздохнул. Покусал губу вместе с усами:

— Эгерт… Мать просила. Простилось тебе… всё. Мать просила… Поедем домой. Пёс с ним, со всем… Поедем в Каваррен. Я и лошадь тебе привёл… Кобыла — чудо, — взгляд отца несколько оживился, — вороная, злюка… Дочь нашего Тика… Ты любил Тика, помнишь?

Эгерт бездумно водил пальцами над огоньком свечи.

— Сын… Поедем сегодня. Лошади резвые… Я, конечно, устаю, не то что прежде… но тут уж постарался бы. И были бы дома через недельку… Да, Эгерт?

— Я не могу, — Солль проклял всё на свете, прежде чем сумел произнести эти слова. — Не могу я… Как же я вернусь… таким? — рука его коснулась шрама.

— Ты думаешь, — тяжело выдохнул отец, — ты думаешь… матери не всё равно… какой ты?..

…Ему казалось, что, не повстречай он сейчас Торию — и что-то сломается, не выдержит, порвётся внутри. К счастью, она встретилась ему прямо на ступеньках — уж не его ли ждала?

— Эгерт?

Он рассказал ей, как тряслись руки его отца, когда, прощаясь, Эгерт прятал глаза и бормотал уверения в скором своём приезде.

Хлюпала под ногами жидкая грязь. Город притих, будто вымер; не разбирая дороги, они брели улицами и переулками, и Эгерт говорил без умолку.

Мать совсем плоха, мать ждёт его; но как же можно вернуться, неся заклятие? Как можно приползти к отчему порогу, имея в душе ту трусливую тварь, которая в любую минуту готова сравнять его с распоследним подлецом? Он же дал клятву себе, он дал клятву Тории… Может быть, он не прав? Может быть, ради спокойствия матери следует хлебнуть нового позора, вернуться побеждённым, трусом? Принести к её ногам тень, отяготить новым горем?

Он пытался объяснить это отцу, как мог. Он путался в словах, увязал в них, как неумелый рыболов в собственной сети — а старик не мог понять его, и Эгерт, измучившись, сказал ему наконец: я болен. Я должен исцелиться, и тогда… Отец молчал; впервые на памяти сына вечно прямая спина его устало сгорбилась.

Всё это слушала сейчас Тория; сгустились сумерки, кое-где чадно горели фонари, все до одного ставни были плотно закрыты — казалось, что дома упрямо закрывают глаза на вечер, на грязь, на непогоду… В какой-то момент Тории показалось, что за ними следуют на расстоянии некие смутные тени — однако Эгерт не замечал ничего, он говорил и говорил, и призывал Торию в свидетели: неужели он действительно не прав?!

Спасаясь от ветра, они завернули за какие-то ворота и оказались во дворе, пустынном и захламлённом; кухарка, шествующая из кладовой, бросила в их сторону в меру неприветливый, а больше равнодушный взгляд. Хлопнула дверь, безжалостно придавив клубы пара, выбившиеся было изнутри; фонарь тускло освещал табличку у двери — «Козье молоко». Здесь же, в узком загончике под навесом, маялись две или три неухоженные козы.

Фонарь раскачивался; Тория поёжилась, только сейчас почувствовав и ветер, и сырость:

— Пойдём… Зачем мы здесь…

Эгерт раскрыл было рот, чтобы снова повторить от начала все свои доводы — но замолчал. В тусклом свете фонаря перед ним высился, как мокрый призрак, лейтенант Карвер Отт.

Лейтенант выглядел неважно — видимо, за время, проведённое в городе, мундир его значительно поизносился, а кошелёк порядком отощал. Не лучший вид имели и стоящие за его спиной Бонифор и усатый Дирк — походившие теперь скорее на разбойников, нежели на господ гуардов, оба одинаково держали ладони на эфесах.

Тория не поняла, в чём дело — не узнав Карвера, она решила было, что их с Эгертом выследили обыкновенные грабители. Не дожидаясь требования отдать кошелёк, она с презрительной улыбкой хотела было заговорить первая — однако Карвер опередил её. Он-то узнал Торию даже в мутном свете качающегося фонаря — и не смог удержать глаза в орбитах:

— Госпожа-а! Да мы знакомы! — протянул он с видом крайнего изумления. — Ай-яй-яй…

Бонифор и Дирк подались вперёд, чтобы разглядеть Торию получше.

— Ай да Солль, — продолжал тем временем Карвер, — добился-таки своего… И что же, госпожа моя, — обратился он к Тории с отменно вежливой миной, — вы так легко простили ему подлое убийство вашего учёного жениха?

— Кто вы такой? — ледяным тоном поинтересовалась Тория. Железные нотки в её голосе заставили Дирка и Бонифора слегка отшатнуться, однако Карвер не смутился ничуть:

— Разрешите представиться — Карвер Отт, лейтенант гуардов города Каваррена, послан с особым поручением — доставить в полк дезертира Солля… Это мои боевые товарищи, в высшей степени достойные молодые люди… Вот, госпожа, кто мы такие — а вовсе не ночные разбойники, как вы изволили было подумать! А теперь позвольте спросить вас — кто таков этот человек, который сейчас прячется за вашей спиной?

Солль вовсе не прятался за спиной Тории — но инстинктивно отступил, с тоской ощущая, как поднимается в груди липкая волна его верного спутника, животного страха. Слова Карвера стегнули его, как кнут.

— Этот человек, — бестрепетно отозвалась Тория, — находится под защитой университета и моего отца, декана Луаяна… А господин Луаян маг, как вы, должно быть, слышали. А теперь будьте любезны освободить дорогу — мы уйдём.