Василий помог мне подняться по лестнице, и, опираясь на костыли, я поскакал вслед за Капитаном в его логово. На каждом скачке мир подтверждал свою реальность. Мы были – я, Капитан, костыли, безбашенный трикстер “Лемминкяйнен” и даже незримая в этот момент

Оля со своим луковым пирогом, – мы были, а Америки не было. Не было настолько, что память о ней, о самом ее существовании, казалась досужей выдумкой. Ее не было ни во снах, ни в яви, ни в абсолютном, ни в относительном смысле, ни в плане действительного, ни в сфере символического, ни фигурально выражаясь, ни буквально привирая – никак.

В кабинете Капитана на месте туркменских лягушек парили в зеленоватой воде аквариума среди декоративных скал и колышущихся нитей водорослей невиданные рыбки. Только теперь я смог их толком рассмотреть – бирюзово-золотистые, размером с детскую ладонь, все в мелкой искрящейся чешуе, с пылающими алыми плавниками и двумя горизонтальными перламутровыми полосами по узкой, как у флейты, тушке. Ни дать, ни взять гений чистой красоты. Не хуже африканской бронзовки Dicronorrhina derbiana. Глаза рыбок были желты, морды вытянуты, костисты и угрюмы, рты то и дело разевались и захлопывались, гоня сквозь жабры насыщенную кислородом воду.

Что-то я уже думал по поводу затеи Капитана прежде, что-то думал…

– Тебе не кажется, – спросил я, вспомнив наконец о причине своего беспокойства, – что выводить породу певчих рыбок – это как раз и значит – покорять небеса?

– Наверное, ты прав, – с печальной улыбкой вздохнул Капитан. – Есть вещи, которые не по зубам даже бивням, вроде нас. Может, пора все к черту бросить?

Он подошел к мерцающей грани аквариума, взял с полки баночку с мотылем и кинул щепотью разом встрепенувшимся тварям корм. В воде взвилась живая кутерьма. Блики переливчатого света заиграли на спинах и боках метущихся чертовок, чешуя их рассы2пала снопы цветных искр, ходуном заходили струны задумчивых водорослей. Не давая опуститься мотылю на дно, рыбки хватали выпяченными губами извивающиеся, медленно оседающие кровяные колбаски, рвали их друг у друга из пасти, закладывали резкие, крутые виражи и вновь устремлялись на добычу. Подсветка была крайне удачной – радужное зрелище меня заворожило. Правда, длилось оно от силы секунд двадцать – до поры, пока не был пожран последний мотыль. Потом переполох утих и водяная жизнь вновь сделалась неторопливой, мерной, настроенной на бестревожный лад.

Капитан еще раз улыбнулся, щелкнул ногтем по стеклу…

И тут рыбки запели.