Поводом к дискуссии послужило заявление Карьериста, что сочинение Правдеца действительно антиибанское. Начался беспорядочный спор, окончившийся заявлением Болтуна, что все разговоры на эту тему бессмысленны.

Надо, сказал Болтун, прежде всего различать текст и его интерпретацию (или истолкование). Любой текст допускает неограниченное множество истолкований. Любое истолкование данного текста не содержится в данном тексте. Например, возьмем такой текст: "А хороший человек". В качестве истолкования его может быть предложено предложение "В сволочь" или "В лицемер". Ни одно из этих истолкований не содержится в истолковываемом тексте. Автор текста не несет никакой юридической ответственности за истолкование своего текста, каким бы ни было истолкование и кто бы его ни предлагал. Допустим, сказал Неврастеник. Но ведь есть разные системы права. Есть разные системы бесправия, сказал Болтун. Если автор текста несет юридическую ответственность за истолкование текста, то это автоматически означает отказ от юридической точки зрения. Какой текст считать антиибанским? Обратите внимание, здесь речь идет об оценке текста. Причем, об оценке юридической. Значит, должны быть критерии оценки. В связи с этой проблемой надо различать правовой обычай и правовые нормы. Выражение "правовой обычай" неточно. Правильнее было бы говорить "расправовый обычай". Но так уж и быть, оставим для однообразия первый. В чем состоит правовой обычай? В практике расправ фактически поступают так. Если некоторая группа лиц (обычно это власть имущие или причастные к ней) считает, что данный текст можно истолковать как антиибанский, и она так его и истолковывает, то текст юридически считается антиибанским. Но сформулировать этот обычай как юридическую норму нельзя, ибо тогда нарушается фундаментальный принцип всякого права, а именно - принцип независимости содержания правовых норм от исполнительной власти. Выход один: законодательная власть каждый раз должна издавать закон, согласно которому данный текст является антиибанским. Но до таких столпов правового бесправия не докатится даже наше законодательство. Выход находят в другом: прибегают к экспертизе. Специальная группа лиц назначается для того, чтобы дать оценку текста как ибанского или антиибанского и, тем самым, совершить беззаконие. Экспертиза правомочна только констатировать факты, но не правомочна давать оценки. Если есть некоторый текст, то правосудие само должно дать ему оценку исключительно на основе тех критериев, которые имеются для этого, т.е. специально принятых законов. Если таких норм для данного текста нет, он не подлежит юридической оценке. Юридическая оценка экспертом текста в принципе есть беззаконие. Более того, если сам обвиняемый вынуждается к такой оценке, это тоже есть беззаконие. Обвиняемый вправе настаивать на том, чтобы юридическая оценка текста была дана в соответствии с фактическим словесным и фразовым составом текста и принятыми нормами оценки.

Дело прежде всего не в том, плохое или хорошее право. Дело в том, есть или нет какое-то право вообще. Плохое право все равно право. Хорошее бесправие все равно бесправие. Я берусь доказать как математическую теорему, что в любом правовом обществе, каким бы плохим ни было его право, возможна оппозиция. Наличие оппозиции вообще есть признак правового общества. И отсутствие оппозиции есть признак того, что общество бесправно. Но ближе к делу. Возьмем некоторый текст А. Пусть имеется система правовых норм В, согласно которой этот текст оценивается как враждебный данному обществу (как текст "анти"). И человек, утверждающий А, привлекается к ответственности. А если, допустим, я выскажу такой текст: "Н утверждает, что А", я не утверждаю А, я утверждаю, что Н утверждает, что А. Спрашивается, каким будет с точки зрения В текст типа "Н утверждает, что А"? Текстом "анти"? Прекрасно, а как будет выглядеть прокурор, который на суде заявит по моему адресу, что я утверждаю текст "Н утверждает, что А"? Как человек, произносящий текст "анти"? Нет? А почему? Где формальный критерий различения? Допустим, что я один раз употреблял слово "утверждает", а прокурор - два. Но если будет принят такой закон, я заранее выскажу такой текст: "М утверждает, что Н утверждает, что А". Я вам привел лишь один логический ход. А их очень много. Постройте мне кодекс В правовых норм, позволяющих оценивать тексты как "анти", и я вам берусь для любого текста, который оценивается как "анти", построить текст, который не может быть оценен так согласно В, но который все равно будет восприниматься как оппозиционный. Всякое строгое право априори есть возможность оппозиции. Но строгого права боятся, фактически существующее право содержит норму и систему оговорок, позволяющих ее обходить, т.е. есть завуалированная форма бесправия. Оно есть право до тех пор, пока ничем не угрожает власть имущим. Но как только появляется намек на такую угрозу, оно превращается в форму бесправия. Так что сочинение Правдеца может быть истолковано как оппозиционное, но никак не антиибанское, если термин "антиибанское" является юридическим. Юридически у нас нет таких норм, согласно которым оно антиибанское. Ваше мировоззрение в данном случае есть типичное мировоззрение людей неправового общества. Чего же вы хотите от других?

Случай Мазилы, говорит Карьерист, беспрецедентен. Смотря с какой точки зрения, говорит Посетитель. С чисто социальной точки зрения - нет. Прошедшая эпоха породила много личностей такого рода. Можно назвать десятки писателей, художников, ученых и т.п. того же социального типа. Немногие из них добились мирового успеха. Многие из них интегрировались с официальным обществом. Многие погибли. Мазила тут типичен. Он лишь наиболее ярко выражен. Вы же не будете отрицать огромный талант, работоспособность, житейскую нетребовательность, смелость, говорит Карьерист. Не буду, говорит Посетитель. Клеветник и Шизофреник были не менее талантливы, работоспособны, нетребовательны в быту и смелы. А где они? Работы Мазилы имеют широкий общественный резонанс, а Клеветника и Шизофреника - нет, сказал Карьерист. Да, сказал Посетитель. Но не торопитесь с заключениями. Во-первых, работы Мазилы несмотря ни на что остаются весьма далеко от политики и даже от идеологии, работы Клеветника и Шизофреника говорят о самой их сути и основе. На работы первого можно взглянуть и испытать их воздействие. Работы вторых трудны с точки зрения доставания (практически они изъяты) и еще труднее для понимания. Они в принципе не рассчитаны на массовый успех. А во-вторых, дело обстоит не так, будто в самих работах есть залог успеха, а иначе. В сложившихся условиях люди избирают себе подходящего и удобного для них человека, творчество которого и делают выражением своих настроений. Между прочим, И и Е имеют не меньший успех. А что это такое, вам хорошо известно.

Посетитель прав, говорит Болтун. Мазила - удобный материал для социологических наблюдений. Вот, скажем, проблема самозащиты. Есть официальные и неофициальные формы самозашиты. Первые общеизвестны. Вторые не изучены совсем. К ним относятся, прежде всего, антиофициальные общности людей. Некоторые из них сами образуют социальные группы. Последние вплетены в официальные, испытывают на себе их влияние, состоят из тех же социальных индивидов, сами в качестве общностей подчиняются хотя бы частично законам социальности. Лишь благодаря их антиофициальной позиции входящие в них индивиды и они сами в целом приобретают некоторые черты, позволяющие рассматривать их как антисоциальные явления. При всяком удобном случае они стремятся утратить эти черты. Их победа есть ликвидация своей антисоциальности и создание социальности как правило в еще более явном виде, чем ранее. Эта форма самозащиты пригодна для слабых индивидов, как правило, лишенных социальных потенций. Если сильные личности и попадают в общности такого рода, то лишь в качестве лидеров или организаторов их, причем в таких случаях общность фактически используется сильной личностью в своих эгоистических интересах. Другие общности рассматриваемого типа социальными группами не являются, поскольку между членами общности не складывается устойчивая жизненно необходимая связь и не происходит разделение функций. Такие общности складываются вокруг крупных художников, писателей, поэтов, артистов, ученых и т.д. Люди попадают в эти общности лишь вследствие своего личного отношения к объединяющей личности. Если последнюю изъять из такой общности, она распадается. Эта личность здесь не может быть заменена другой. Такого рода общности суть личностные общности. Они дают поддержку творческой личности. Иногда - очень сильную, если поклонники имеют социальный вес. Сюда можно отнести также профессиональные общности. Но они дают защиту лишь в очень узких пределах. Да и то лишь при том условии, если защищаемая личность соразмерна защищающим, не задевает их профессиональное самолюбие и нуждается в защите в ином (по отношению к данной профессии) качестве. Вторая форма социальной самозащиты - самопожертвование. Наиболее существенную роль здесь играет вынужденный героизм, когда человек силою обстоятельств выталкивается на роль протестующего. Вообще-то говоря, врагами люди не становятся добровольно. Они сопротивляются этому Общество само делает своих врагов. Отчасти - удобных врагов, с которыми легко вести эффектную борьбу. Отчасти - жизненно необходимых врагов, которые защищают его и несут ему благо, то есть будущих героев. Тут действует нечто похожее на инстинкт самосохранения. Третья форма - стать значительной личностью за счет своих способностей и продуктов своего личного труда и тем самым добиться некоторой независимости. Это - персонализм. Но у нас крупные личности - дело случая. Без ведома начальства крупной личностью стать нельзя. А начальство разрешает только имитацию крупной личности или контролируемую личность. Наконец, использование неоднородности объединений людей и несовпадения их интересов, выход за рамки данного объединения. В качестве примера напрашиваются международные связи. Но аналогичные явления возможны и внутри страны. Вспомните случай с "Прометеем" и взаимоотношения министров культуры и электроники. Случай Мазилы - комбинация всех этих форм в условиях прошедшего периода растерянности. Прибавьте к этому умение использовать ситуацию и организовать дело... Все это так, сказал Неврастеник. Но невероятно скучно. Исчезает романтический эффект внезапного результата. Скучно потому, говорит Посетитель, что Вы не относитесь к этому делу серьезно и не хотите извлечь урок. Урок, сказал Неврастеник презрительно. А для кого? Для других, сказал Посетитель. Пустое занятие, сказал Неврастеник. Никаких уроков не бывает. Неверно, сказал Посетитель. Люди все делают по образцам.