Весь дрожа, я приник к зеркалу, прижав лицо к стеклу и долго вглядывался в темное отражение, отчаянно желая попасть туда, хотя и не был уверен, что сумею, и месте с тем страшно боясь этого. Это было моим наследием, от которого я так хотел отказаться, и, наконец, моей тайной: я хотел вернуться в свое детство (что не под силу никому, неважно, чародей ты или нет), больше всего на свете хотел вернуться в отцовский дом (который мог оказаться смертельной ловушкой), хотел вновь оказаться среди знакомых вещей (которые причинили мне столько боли).

— Ты обладаешь просто уникальной способностью отрицать очевидное, Секенр. Это даже забавно.

Говорила Лекканут-На. Она делила со мной тело. На сей раз никто из остальных не ревновал. Я прекрасно знал, что, если она попытается взять надо мной верх, Ваштэм, Таннивар и все остальные обязательно одолеют ее.

Это было безобидной поблажкой престарелой даме, которая когда-то была настолько толстой, что неподвижно лежала в склепе в течение многих столетий, пока мой отец не убил ее. А теперь ей доставляло громадное удовольствие быть молодой и стройной (Ты такой крошечный, Секенр! Такой легкий! Просто кузнечик!) и, возможно, побыть какое-то время мужчиной, хотя она избегала обсуждать этот вопрос. Мне кажется, она считала меня ребенком, еще не доросшим до подобных вещей.

В тот день она наслаждалась теплом солнечных лучей, согревавших ее кожу (вообще-то, мою кожу); мы вытянулись на гладко отшлифованной деревянной лежанке в глубине дворцовых садов. Дерево, в отличие от камня или металла, никогда не накаляется слишком сильно.

Стоял необычно теплый для середины осени день, небо было ясным, жара не чувствовалась совсем благодаря легкому ветерку. Я лежал на гладкой лежанке в одной лишь тонкой полоске ткани, обернутой вокруг бедер.

Лекканут-На поинтересовалась:

— Что это ты так вырядился?

— Иностранцы часто разгуливают голышом, — ответил я, — но нам, жителям Страны Тростников, присуще чувство стыдливости.

— Ты не в Стране Тростников. Здесь ты сам иностранец.

— Значит, тебе придется привыкнуть к моим иностранным капризам.

Я лежал на животе, приподнявшись на локтях, и аккуратно раскрашивал заглавные буквы истории моих приключений. Возобновив работу над своими мемуарами, я достиг шестой главы, наполненной стрелами и болью. Возможно, если бы Лекканут-На прочла эту главу, она уже бы не так наслаждалась, владея этим телом, но ее полностью поглотили чувственные удовольствия: ощущения прикосновения к теплой древесине, тепло солнечных лучей, согревавших мне спину, ветерок, развевавший волосы. У нее совершенно отсутствовало терпение, которого требовали мои сложные и аккуратные штрихи, когда я выписывал виртуозные круги и линии кисточкой из одного волоска, вновь и вновь макая ее в крохотные чашечки, расставленные на спине змеи из слоновой кости, которую я нашел среди вещей Луны. Мне кажется, эта змея была задумана как подсвечник, но я использовал ее для смешивания красок.

Лекканут-На могла обращаться ко мне мысленно, внутри моего сознания, и ее не слышал никто, кроме других чародеев, но ей страшно нравилось говорить вслух, пользуясь моими легкими, горлом и языком, как нравилось и то, что голос был не ее. Так что со стороны вполне могло показаться, что у Секенра началось раздвоение личности: иногда он говорил голосом старухи, похожим на кваканье лягушки-вола, а затем отвечал своим обычным голосом.

Однажды случайно подошедшие к нам садовники со всех ног кинулись прочь в полной уверенности, что ясошел с ума.

— Секенр, — вещала Лекканут-На. — Твою глупость я нахожу даже занятной. Возможно, все это объясняется тем, что ты так молод. Большинство людей становятся чародеями лишь после долгих лет обучения. Мне самой было уже за шестьдесят. Магия законсервировала меня на пороге старости. Дети-чародеи бывают очень редко. Ты своего рода диковинка, чудо природы. Я думаю, ты и сам знаешь это. Наверное, поэтому делаешь вид, будто не замечаешь того, что у тебя перед глазами?

Я пожал плечами. Струйка пота стекла у меня по спине. Лекканут-На сделала паузу, смакуя даже это ощущение. Я потянулся, чтобы обмакнуть кисточку в растворитель, а затем — в другой цвет.

— Ты продолжаешь вести себя в таком духе, проводя время в саду в свое удовольствие, рисуя буковки на тростниковой бумаге или читая в лаборатории книги своего предшественника…

— Теперь мои книги, по приказу царицы…

— Заткнись, Секенр. Позволь уж мне продолжить. Ты должен учиться, это правда, и ты должен овладеть мастерством мага, чародея, до того, как магия овладеет тобой, до того, как твои враги узнают, насколько ты слаб и невежественен, и завладеют несметным сокровищем, которое ты носишь в себе. То есть нами: мною, твоим отцом и всеми остальными. Бесспорно, время для чародея движется по-другому, и десятилетие-другое могут пролететь для тебя подобно часу. Ты можешь даже оставить какой-то проект незаконченным на век, посвятив свое внимание более насущным вопросам, но чародеи никогда ничего не забывают и обладают привычкой возвращаться к тому, что когда-то начали. Так что не сомневайся, Секенр, многие из предприятий твоего отца обязательно будут продолжены, и последствия всего сделанного им в прошлом обязательно дадут о себе знать. Таковы пути магии, Секенр. Она продолжается и продолжается. Единожды начав, ты никогда не остановишься. От себя не уйдешь и не спрячешься. Те, кто стремятся заполучить тебя, обязательно найдут тебя, и довольно скоро, Секенр. Не думаю, чтобы у тебя осталось много времени.

— Это… мой отец заставил тебя сказать мне все это?

— Нет, Секенр. Это мои собственные мысли, хотя, уверена, он тоже их разделяет.

Я осторожно положил кисточку между двух бугорков на хвосте змеи и, перекатившись на спину, уставился на кудрявые облака, плывущие по ярко-голубому небу. Минуту-две я пролежал так молча и неподвижно, закинув руки за голову.

— Мне кажется, я подобен солдату, — сказал я наконец, — который знает, что битва вот-вот начнется. Но враг еще не подошел. Он сидит на холме, чинит свои доспехи, точит свой меч и ждет. Вот и я жду. А что еще остается делать?

— Секенр, ты скорее похож на деревенского мальчишку, размахивающего деревянным мечом. И как только покажется вражеское войско, ты неожиданно, к своему глубокому и искреннему удивлению, обнаружишь, насколько уступаешь обученному, прекрасно вы школенному солдату.

Я сел, обхватив колени руками.

— Что ты предлагаешь? — спросил я.

— Ты и сам знаешь, Секенр. Ты должен как можно скорее поступить в Школу Теней. Ты знаешь, что она собой представляет, и где находится, а именно — нигде и повсюду, и лишь чародей способен отыскать туда дорогу и открыть ее дверь. Только там чародей может обрести себя. Он становится мастером своего дела или умирает. Ты выберешь себе учителя, как сказал тебе Луна. Вы с учителем будете учиться вместе. В конце концов один из вас убьет другого, так как вы оба мечтаете умножить свои знания. Таков путь магии. В этой школе тебе постоянно будет грозить опасность — и со стороны вечных студентов, и со стороны вечных преподавателей, всех, кто жаждет знаний и крови. Но ты уже знаешь об этом, Секенр, как знаешь и то, что откладывать больше нельзя. А раз уж ты все это прекрасно знаешь, тебе нет нужды задавать мне свои идиотские вопросы, не так ли?